Сергей ГОРОДНИКОВ - ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ Александра Македонского

Аристон, мстя за мгновение своего испуга, швырнул в клетку обглоданную кость, откинулся на подушки и загоготал. Его смех успокоил женщин, и общее настроение маятником качнулось в противоположную сторону, – ожидалось зрелище, призванное развлекать! В тигра полетели фрукты, объедки и даже посуда. Зверь в клетке осатанел. Лапами бил по прутьям, в яростном неистовстве схватил один из них клыками. Остервенелое рычание его наполнило зал, мешалось с гвалтом мужчин, восторженными воплями женщин, среди которых гетеры вели себя свободнее персидских соперниц, отворачивались и смеялись шуткам друзей, шутили сами.

Шум этот разносился по дворцу, проникал до самых удалённых помещений.

В детской спальне мальчик с тёмными кудрями прислушался к буйству, приглушённые отзвуки которого невнятным эхом перекликались в проходе за дверью. Шум был необъяснимым, спросонья пугал. Он приоткрыл глаза и, не смея пошевелиться в своей кровати под полупрозрачным балдахином, всмотрелся в неясные очертания большого покоя. Он догадался, что его сонного привезли, уложили и оставили без присмотра. Высокий потолок и стены различались смутно, хотя справа, из узкого оконца, в которое не смог бы пролезть и он, ребёнок, струились бледные лучи синеватого лунного света. Они косо падали на ножку жертвенника Зевсу, иногда пропадали, когда снаружи, по верху противоположной стены проходил часовой, отбрасывал на оконце свою тень. Порыв сквозняка позволил мальчику расслышать злобный тигриный рык, смех и дикие крики людей, визг женщин. Вдруг в голосах послышалась тревога, они смолкали, и само рычание тигра изменилось, стало глухим, ровным и опасным. Мальчик пошевельнулся и тихонько, едва слышно заплакал. Наследник царя, он был совсем один в своей спальне и никому не нужен.

А в персидском зале тигр с налитыми кровью глазами замер на полусогнутых лапах, не спускал взгляда с человека, который осмелился медленно, но спокойно подходить от трона к дверце клетки. Рычание его стало настороженным, не пастью, а утробой, – он приготовился наброситься на человека, едва появится возможность дотянуться до него когтями.

Александр с холодной властностью смотрел зверю прямо в глаза, словно кроме них двоих никого вокруг не существовало. Неожиданно для зрителей и для тигра он отпер засов, приоткрыл дверцу, тут же распахнул её. Взвизг перепуганных женщин взбудоражил опасного хищника, он дрогнул и захрипел.

Вцепившись за мужчин, женщины прятались за их спины. А безоружные мужчины трезвели, их руки тянулись к средствам защиты, к кубкам, к ножкам столов, а взоры напрасно выискивали мечи, дротики, копья, до которых можно было бы успеть добежать прежде освобождаемого царём зверя.

Дротики были только у телохранителей и у охранников дворца, но они застыли, не смея нарушить жёсткий приказ Александра не вмешиваться в происходящее. Один из пажей не выдержал, вскинул дротик, и тигр издал такой злобный рык, что Пердикка схватил древко рукой, чтобы это движение не подтолкнуло зверя к нападению на царя македонян.

Александр властно смотрел в зелёные глаза огромной кошки, и готовый к прыжку хищник вдруг нехотя отступил. Затем присел в углу клетки, приподнял лапу, слегка ударил по воздуху. Постояв напротив, пока яростное рычание зверя не сменилось злобным ворчанием, Александр медленно повернулся к клетке спиной, сделал шаг, другой и приостановился. Со стороны казалось, что он не замечал никого, смотрел только на маску смеха на стене над пламенем факела, будто впервые увидал её в этом месте дворца.

Пердикка с мечом в руке быстро рванулся к дверце, ударом ноги закрыл её и вмиг запер большим деревянным засовом. Дрожащими пальцами он отёр пот с побледневшего лица и откашлялся, словно ему в рот попал тигриный волос.

– Сыну Зевса, века! – вскочив с места, воскликнул Птолемей.

– Века, сыну Зевса! – оглушительно заревели все разом.

Вино пенно заструилось в чаши и кубки, а из них – в глотки охваченных внезапной жаждой людей. Иол поднёс наполненную чашу царю, но Александр отстранил её, не в силах оторваться от созерцания маски, поглощённый неожиданными мыслями. Наконец он посмотрел на участников пира, и под холодным бесчувственным взором на властном лице его веселье чахло, как цветок на морозном ветре, у многих сами собой подгибались колени, опускались головы. Кто-то оступился, не удержался на ногах и, падая, опрокинул столик. Зазвенела драгоценная посуда, раскололась ваза с оливками, но упавший не посмел вставать, притих в лежачем положении. Лишь Каллисфен, Клит и Анаста и стайка молодёжи остались стоять, не опустились, подобно остальным, на колени перед завоевателем, какого ещё не знала история цивилизаций.

Александр приходил в себя, одного за другим отметил пронзительным взглядом троих стоящих напротив близких ему людей, плотно стиснул зубы, так что отчётливо обозначились скулы и желваки, однако промолчал. Позади него неожиданно раздался весёлый смех, который разорвал гнетущее безмолвие. Александр с каменным лицом обернулся. Юный Кассандр, младший брат виночерпия Иола, чья внешность говорила о том, что он только что прибыл из Македонии, беспечно шагал от тьмы за дверями к клетке с тигром. Вид греков на коленях был для него столь непонятным, что он принял увиденное за забавное представление неизвестного ему действа. Смех разбирал его. Даже вновь усиливающееся предупредительное рычание тигра не помешало ему, подойдя к царю, вдруг расхохотаться громко и искренне.

Александр в бешеном приступе гнева вдруг схватил Кассандра за волосы и ударил головой о прутья клетки.

– Над чем смеёшься?! – выговорил он сквозь зубы, потом ударил его ещё и ещё раз.

Зверь взбеленился, тянулся когтистой лапой к голове юноши, словно был царским сообщником. Смех Кассандра помимо его желания продолжался, но уже истеричный, полный смятения.

– Над чем смеёшься?! – прорычал Александр, уже не владеющий собой.

Клит кинулся к царю, обхватил его сзади, оторвал от Кассандра.

– Он только что из Эллады, – внятно объяснял Клит, оттаскивая Александра от юноши, который смотрел на тигра и царя широко раскрытыми от ужаса глазами. – И пока не знаком с нашими здешними нравами.

Кассандр отёр ладонью кровь с разбитого носа, но вид знакомых и друзей на коленях опять вызвал у него непроизвольную улыбку. Чтобы не рассмеяться, он зажал рот обеими ладонями, слегка задохнулся и закашлял. Александр оглянулся, и Кассандр побелел, задрожал всем телом.

Клит подвёл царя к ковру, на котором тот опустился на шёлковые подушки. После чего начали подниматься с колен, торопливо устраиваться на коврах гости. Анаста отошла от трона, подсела к Каллисфену и молодёжи. Она была обеспокоена продолжением этого пира.