Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене

Около полуночи Антигон плотнее закутался в ветхое одеяло и попытался заснуть. Вокруг не было никакого жилья, палатки они решили не ставить, чтобы не терять времени, а пронизывающий ветер, швырявший в лицо комья мокрого снега и крупные капли дождя, не позволял разжечь костер. Грек закрыл глаза и уже начал было, несмотря на холод и ноющее на жесткой земле тело, погружаться в дремоту, как вдруг почувствовал на плече чью-то сильную руку.

— Просыпайся, Тигго.

— Что случилось? — Антигон приподнялся и зябко поежился.

— Мы сейчас попробуем захватить их укрепление. — Ганнибал присел на корточки. — Зимой, а тем более в такую погоду они уж точно не ждут нападения.

Он провел рукой по мокрой бороде и легко встал.

— У тебя хватит людей?

— У них три манипулы и приблизительно четыреста лапигов. — Ганнибал хитро улыбнулся и для убедительности начал загибать пальцы. — То есть даже восемьсот человек не наберется. А у нас сорок нумидийцев и двести ливийцев. Поверь, мы легко справимся с ними.

— Ты говоришь так, словно и впрямь обладаешь подавляющим превосходством в силах, — иронически усмехнулся Антигон.

— Так оно и есть, — твердо заверил его стратег. — Пойдешь с нами?

Антигон откинул одеяло, одним прыжком вскочил на ноги и погладил рукоять меча, когда-то принадлежавшего его сыну.

— Я и так уже задержался на этом свете. Так пусть же старик метек погибнет сегодня ночью. Чем она хуже других?

— Прекрасная ночь, мой друг, — Ганнибал понимающе кивнул. — Я дам тебе двадцать пять ливийцев. А задумал я следующее…

Дослушав до конца, Антигон очень серьезно сказал:

— Теперь я окончательно понял, почему враги так боятся тебя. И почему ты до сих пор жив, мой мальчик. Увидимся на рассвете.

Огромный — семьдесят шагов в длину и столько же в ширину — квадратный римский лагерь был, как всегда, окружен рвом и валом с высоким частоколом, за которым были расставлены часовые. Правда, в такую ненастную ночь, когда сильные порывы ветра постоянно гасили факелы, они вряд ли смогли бы разглядеть затаившихся вражеских воинов, даже если бы до рези в глазах вглядывались в ночную мглу. Но на это они уже не были способны, так как несколько месяцев вынужденного безделья напрочь отбили у них охоту ревностно нести службу. Во всяком случае, именно такой вывод следовал из донесений лазутчиков.

Всю вторую половину ночи Антигон вместе с двадцатью пятью ливийцами пробирался в обход по сыпучим, круто уходящим вниз горным тропам. Когда спуск кончился, под ногами сразу же захлюпало, но болото, к счастью, оказалось далеко не таким топким, как в Этрурии. Вскоре небо начало заметно светлеть, звезды поблекли, и на зябко-сером фоне резко выступили очертания защитного вала и возвышающихся по углам легких деревянных башен, на которых неподвижно застыли часовые. Они сразу насторожились, заметив медленно выплывающую из тумана вереницу испачканных жидкой болотной грязью людей.

— Мы убежать от Ганнибала! — срывающимся от волнения голосом закричал Антигон. — Мы принести важные сведения! Пусть кто-нибудь прийти сюда!

Грек почти в совершенстве владел латынью, но эти слова он выкрикивал с нарочито ломаным акцентом, как старый сикелиот.

Ворота медленно открылись. Из лагеря, прикрывая гладко выбритое лицо от щедро швыряемых ветром пригоршней дождя и снега, вышел центурион. Он медленно приблизился к мнимым перебежчикам и смерил их внимательным взглядом холодных глаз.

— Метапонт. Ганнибал выступить Лукания, так как у римлян близ Грумента в лагере изменники.

— В чьем лагере?

— Флакка.

Центурион задумчиво пощипал поседевшие брови. Очевидно, это имя внушало ему гораздо большее доверие, чем внешний облик пришельцев. Ведь всего лишь несколько недель назад Квинт Флакк прибыл в расположенный под Грументом лагерь.

— Говоришь, изменники?

— Их четверо. Ты, центурион, взять мой меч и отвести к самому главному.

Римлянин еще раз сурово насупил брови, внимательно поглядел на протянутый Антигоном меч и жестом подозвал нескольких легионеров.

— Заберите у них оружие и отведите к трибуну.

Уже в лагере еще не разоруженные Антигон и десять ливийцев — остальные остались за воротами — с поклонами положили у ног легионеров свои узлы, и расслабившиеся за долгие спокойные месяцы римляне принялись неторопливо рыться в них. Вдруг грек издал пронзительный крик. В руках у центуриона сверкнул клинок, но Антигон принял удар на перекрестье своего меча, резко крутанул его, и короткий римский меч отлетел прочь. Антигон приставил острие меча к горлу центуриона и, горячо дыша, мягко произнес на безупречной латыни:

— Хочешь жить — не двигайся!

Глаза центуриона налились страхом, на побагровевшем лбу задрожали синие жилки, он обмяк, и грек понят, что сопротивления не последует.

Антигон чуть скосил глаза. Двое часовых неподвижно валялись на земле. Еще двое, прислонясь к частоколу, отбивались от шести ливийцев, наскакивавших на них как петухи. Остальные пехотинцы сгрудились у распахнутых ворот, куда с громким боевым кличем уже вбегали их товарищи. Оглушительно взревела труба.

Примерно в ста шагах от лагеря небольшой участок земли густо порос колючим кустарником, в котором никто не мог бы спрятаться. Иначе римляне давно бы выкорчевали его. Вокруг имелось вполне достаточно деревьев, а из ломких, усеянных шипами ветвей было довольно трудно разжечь костер.

Ночью воины Ганнибала натаскали туда множество охапок хвороста. Днем кто-нибудь из часовых наверняка заметил бы, что кустарник сильно увеличился в размерах и заметно приблизился к лагерю, но в ранние утренние часы все вокруг было окутано молочно-белым туманом.

Всю ночь безоружные воины Ганнибала, словно кроты, рыли от кустарника ходы в глинистой земле. К утру шедшие следом пехотинцы передали им мечи, копья и доски.

Крик Антигона послужил им сигналом. Кустарник вдруг задрожал, распался, и из его глубины вынеслись нумидийские всадники. На крупах их коней сидели пехотинцы. У рва они спрыгнули и вместе с вылезшими из прорытых ходов воинами принялись перекидывать через ров доски, с воинственными криками потоком вливаясь в открытые ворота. Запоздало зазвучали боевые рожки римлян. Полусонные легионеры выбегали наружу и панически метались, сталкиваясь друг с другом.

Антигон, чуть нажимая на рукоять меча, гнал центуриона перед собой по дорожке. Через несколько минут они оказались у высокого шатра из дорогой восточной ткани. Стоявший у входа караульный в полном боевом облачении ловко отбивался мечом от нескольких иберов, стараясь задержать их у приподнятого полога. Но за его спиной двое наемников ворвались внутрь и почти сразу выбежали обратно. Один из них, обагряя кровью землю, нес в руке голову трибуна с торчащими, как иглы дикобраза, слипшимися прядями волос. Тут караульный как подкошенный рухнул на землю, широко раскинув руки.