Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

Между тем шествие продвигалось все дальше. Обогнув Палатинский холм, процессия вступила в Большой цирк, битком забитый зрителями, занявшими здесь места еще с ночи, проследовав через него, завернула на Этрусскую улицу и далее по Священной улице приблизилась ко входу на Капитолий.

Когда сенаторы уже толпились на форуме, Сципион только въезжал в Большой цирк. Это было апогеем праздничного марша по городу, ибо, проехав под аркой парадного входа на стадион, император предстал сразу перед шестьюдесятью тысячами людей. С его появлением все с криком вскочили с мест и показалось, будто даже статуи, возвышающиеся на колоннах, вздрогнули и ожили, загудев медными чревами. Грянул шквал восторга, который словно подбросил триумфатора к небесам, и с высот он узрел картину, доступную лишь богам, охватывающим единым взором всю Землю, населенную благодарным к ним человечеством.

Так Сципион, формально изображая по ходу ритуала Юпитера, могучей волной народного ликования действительно был вознесен в заоблачные дали страны чувств и душою слился с всеобъемлющим божественным духом. В выражении признания толпа достигла вдохновения: ее возгласы, крики, рев являли собою поэзию народа и звучали гимном победителю, ласкающим его слух слаще медоточивых строф Пиндара. Насыщаясь эмоциями десятков тысяч людей, Публий ощущал себя великаном, способным на самый невообразимый подвиг ради обожествляющего его Отечества, и если боги, восседая на Олимпе, испытывали какое-либо иное состояние, отличное от того, в котором пребывал сейчас он, то не стоило людям завидовать их доле.

Он достиг высочайшего пика человеческой жизни, сверх которого желать уже было нечего, так как ничто не может быть прекраснее заслуженной награды, и не существует награды выше благодарности своего народа.

«Ах, Ганнибал! — мысленно воскликнул Сципион. — Если бы ты видел такое, разве посмел бы ты ступить на нашу землю! Ни один пуниец или грек не способен столь жаждать победы, как римлянин, ибо никакой иной народ, кроме племени Квирина, не умеет столь ярко одарять своих героев!»

В самом деле, в гигантской чаше стадиона сейчас сконцентрировалась вся жизнь Республики, чтобы всеми силами Родины воздать почести героям, тогда как в Карфагене и в других крупных городах Эллинистического мира жизнь давно уже ушла с площадей и из общественных сооружений и, измельчав, расползлась по частным дворам, забившись в сундуки и закрома, скрывшись за заборами и под замками. Что, кроме алчности и тщеславия голого индивидуализма, осталось в удел вождям этих народов? А каковы их чувства, таковы и дела!

Таким образом, превратив согласно своему нраву заимствованный у этрусков религиозный обряд в торжество по восхвалению победоносного полководца, римский народ создал могучее средство воздействия на души собственных лидеров и, держа их всю жизнь в узде закона, однажды сверхмерным почетом в несколько часов восполнял их силы, затраченные в течение многих лет на служение Отечеству. Возвышаясь в такие дни изъявлением благодарности до уровня произведения особого народного искусства, порождая шедевр общественной жизни, римляне воспитывали этим в согражданах, как и должно всякому шедевру, героический дух, ибо кто из воинов, идущих ныне в триумфальной процессии, мог пожалеть о полученных в борьбе за Родину ранах, кто из мальчишек, исступленно кричащих сейчас на ступенях Большого цирка, мог не возжелать сильнее всего на свете подобной славы!

«Да здравствует Публий Корнелий Сципион Великий! — раздавались с трибун тысячи возбужденных голосов». «Да здравствует Публий Сципион — победитель карфагенян, гроза африканцев! Слава Публию Корнелию Сципиону Африканскому!» — мощным рокотом неслось по стадиону, пока триумфатор величаво следовал по вытянутому полуовалу арены, и казалось, что не колесница везет его, а парит он в волнах всеобщего ликования. Множество титулов и эпитетов звучало здесь в его адрес, но к моменту, когда триумфатор подъехал к северным воротам цирка, победил один, и шестьдесят тысяч людей вдохновенно скандирешали: «Слава Публию Корнелию Сципиону Африканскому!» Так, впервые в римской истории из недр любви народной произошло почетное прозвище полководцу по названию побежденной им страны.

Когда опьяневший от счастья Сципион оказался за пределами цирка, вслед ему еще долго гремел клич сограждан, столь громко, неистово славящих героя, что думалось, будто они желают донести его имя до небесных богов. Позднее над стадионом стали разноситься крики: «Слава непобедимым богатырям Сципиона! Слава римскому оружию! Слава богам — покровителям Республики!».

В это время Публий уже следовал вдоль Палатинского холма, на склоне которого располагался дом Сципионов, но он даже забыл взглянуть на него, поскольку целиком был поглощен созерцанием добрых, а потому прекрасных лиц приветствующих его сограждан и не мог оторваться от этого, самого радостного человеческому глазу зрелища; домом сейчас был для него весь Рим и вся Республика. А триумфальная колесница влекла его дальше и дальше вдоль бесконечных рядов счастливого люда и наконец доставила главного героя дня на форум, где толпу простонародья сменила столь же доброжелательная толпа сенаторов. За массой народа колесница уже не была видна, и казалось, что пурпурный юпитероподобный Сципион плывет по белому морю аристократии.

Спешившись у подножия Капитолия, триумфатор в сопровождении сенаторов и жрецов взошел на высшую из двух вершин холма, согласно обычаю, вознес мольбы государственным богам и приступил к торжественному и суровому ритуалу жертвоприношения. Сложив на жертвенном камне буйные головы с позолоченными рогами, красавцы-быки связали земные дела с промыслом небес. Завершив обряд, Сципион окинул сверху прощальным взором радостно бурлящий Рим, «вернул» Юпитеру золотой венок, скипетр, колесницу и мирным человеком, рядовым гражданином спустился с Капитолия.

На следующее утро Сципион сменил военное облачение на белую тогу и предстал перед соотечественниками как их сотрапезник и симпосиарх в гигантском пире, устроенном в честь победы римского народа над Карфагеном.

Торжества, начатые ярким и грозным зрелищем триумфа, теперь продолжались более привычными городскими празднествами, как бы переводящими государство из состояния войны в мир. Несколько дней длилось всенародное угощение, в котором участвовали и солдаты, получившие от триумфатора щедрые премиальные, проходили цирковые игры, театральные представления и совершались праздничные молебствия. Площади были заставлены столами с яствами, на аренах сражались африканские звери, на временных подмостках давались комические пьесы с пантомимой, храмы распахнули ворота, призывая людей к украшенным венками, окутанным благовонными курениями святилищам, и все это наполняли жизнью непрерывно движущиеся толпы веселящегося люда. Сам Сципион пировал на Капитолии, куда он пригласил всех сенаторов консулярных родов, и в общении блистал мирными талантами не меньше, чем год назад — военными.