Георгий Миронов - Заговор, которого не было...

Ирина Одоевцева и в своих мемуарах, позднее издан­ных у нас в России, и в интервью журналистам после воз­вращения на родину утверждала, что даже видела эти день­ги у Гумилева в ящике его стола (каков конспиратор-подполыцик!). Очень хотелось тогда узнать о том, что не было никаких денег, что ни в чем не виноват поэт Николай Гу­милев перед советской властью... Разве мало было приме­ров того, как арестовывали и казнили невинных людей. Но нет... Материалы дела, с которыми довелось познакомить­ся лишь в 1992 г. в процессе подготовки этих материалов к реабилитации всех привлеченных по делу и невинно реп­рессированных людей, свидетельствуют: Николай Степа­нович от советской власти в восторге не был (и тут многим из нас еще придется преодолеть стереотип прошлых лет, когда любое выступление против советской власти воспри­нималось как преступление и любой «контрреволюцио­нер» — как негодяй и подлец). Однако, как были вынужде­ны признать и петроградские чекисты, никакой активной контрреволюционной деятельности поэт не проводил. Что, впрочем, и неудивительно, ибо было у него другое предназначение — писать стихи. Отказать же товарищу, просившему, по одной версии, просто взять деньги на со­хранение, по другой — якобы на печатание прокламаций, он не мог. Не мог и донести на него. Донос, по крайней мере в России в те годы, среди порядочных, честных лю­дей, особенно дворян и офицеров (сословный кодекс чес­ти), считался большим позором. Но именно за «недоноси­тельство» и был осужден и расстрелян большой русский поэт, хотя такая статья и появилась значительно позже в советском Уголовном кодексе. Что же было на самом деле? Это с полной достоверностью уже, наверное, не удастся ус­тановить. Но вот, что было «в деле», установить легко. «Доп­рошенный на предварительном следствии Гумилев Н. С. признал получение 200 ООО рублей, однако показал, что ничего совершенно не делал для организации, в ней не участвовал и никого в нее не вербовал» — что наверняка соответствует действительности, ибо, как мы уже подчер­кивали, организации-то, собственно, и не было, как не было «Заговора Таганцева», к которому «пристегнули» поэта.

Читаю в «Деле» далее: «Допрошенный 6.08.21 г. Таганцев В. Н. показал, что «на расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей и лента для пишущей машины. Про группу свою Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для органи­зации ему нужно время. Стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов, и Герман (два других, кроме Таганцева, члена «Комитета боевой организации» так называемой «Петроградской боевой организации»), и поли­тических прокламаций нам не пришлось ожидать».

«Ожидать не пришлось...» Организации Гумилев не со­здал, прокламаций, как убедились чекисты, не печатал. Весь грех — хранил у себя 200000 рублей. Где-то даже дове­лось читать, что был Гумилев чуть ли не казначеем контр­революционной организации в Петрограде. Ну разве не смешно?

Читаю справку, подготовленную Отделом по реабилита­ции жертв политических репрессий Генеральной прокурату­ры РФ уже в наши дни: «При проверке обстоятельств совер­шения Гумилевым Н. С. указанного «преступления» была получена из Управления эмиссионно-кассовых операций Госбанка СССР справка, согласно которой, «исходя из отно­шения реальной ценности денег, 200000 рублей на 1.04.21 г. составляли 5,6 руб. 1913 г.». Такая вот «казна» была...

И только сравнительно недавно по многочисленным запросам и просьбам русской интеллигенции (в 1921 г. на такие просьбы власть предержащие, естественно, не реа­гировали, осень же 1991 г. была в этом плане иной эпохой) «Дело Гумилева» было пересмотрено, и определением су­дебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 30.09.91 постановление Президиума ПЧК от 24.08.21 о расстреле Гумилева Н. С. отменено, уголовное дело прекращено за отсутствием состава преступления».

Поэта, увы, не вернуть. Но настало время реабилитиро­вать тех, кто был так же незаконно репрессирован вместе с ним, одновременно с ним по «сшитому» петроградскими чекистами делу о «Петроградской боевой организации»! И такая работа началась, активизировавшись после приня­тия Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.91. К «Заговору Таганцева» обратились наиболее опытные и квалифицированные сотрудники Ге­неральной прокуратуры России и Министерства безопас­ности Российской Федерации.

И в настоящее время все участники так называемой «Петроградской боевой организации», «за исключением лиц, в отношении которых отсутствуют решения след­ственных органов», реабилитированы...

Один из итальянских фильмов, кажется, так назывался: «Следствие закончено, забудьте...» Следствие и «переслед­ствие» закончены, невинно убиенные наши соотечествен­ники реабилитированы. Забыть? Что-то не получается... Хочется разобраться — почему такое вообще могло быть? Как работал сам механизм чекистских провокаций тех лет? Как вели себя на следствии арестованные? Это ведь все за­гадки, или точнее — задачки из области исторической пси­хологии, решение которых небесполезно и сегодня. Инте­ресно проследить на примере «Заговора Таганцева» и, если так можно выразиться, «демографию террора» — какие слои российского населения репрессировались (как видно из дела, далеко не только представители «привилегирован­ных классов»), какие группы населения «пользовались особым успехом» у чекистов (применительно к этому делу, например, — это бывшие кронштадтские моряки, бежав­шие после подавления восстания в Финляндию и пытав­шиеся пробраться обратно на родину, — их просто десят­ками «пристегивали» к «Заговору Таганцева» как финских шпионов) и т. д. Словом, «Дело № Н-1381» интересно и как наиболее типичное, и как весьма специфическое для тех лет, отражавшее и конкретное время, и конкретное место (Петроград). Вот почему первым моим желанием было на­писать аналитическую статью.

Но, читая «расстрельные списки», я все острей и мучи­тельней ощущал наш долг перед погибшими. Хотелось «всех поименно назвать» — университетских профессоров, юных студенток, отважных, служивших верой и правдой Отечеству офицеров, малограмотных кронштадтских мат­росов из крестьян, финских контрабандистов, переводив­ших через границу в Финляндию «политических бежен­цев» тех лет, далеких от политики домохозяек, откровенно аполитичных интеллигентов и так же откровенно антисо­ветски настроенных «контрреволюционеров», пытавших­ся хотя бы рассказать миру о «красном терроре».

Поэтому я решил совместить обе эти задачи в серии очерков, составивших документальную повесть.

Поначалу было несколько вариантов ее названия: «За­говор Таганцева», «Дело № Н-1381», «Петроградской бое­вой организации не было...», «Второй Кронштадт» (так сами чекисты называли свой «большой успех» по разобла­чению несуществовавшей контрреволюционной органи­зации в Петрограде, сравнивая его с победой над мятежни­ками Кронштадта. Учитывая бессмысленную жестокость победы, возможно, в таком сравнении и был смысл), и, на­конец, «Начальник террора». Откуда возникло это после­днее название? По «Делу Таганцева» проходил Василий Иванович Орловский (о нем мы расскажем несколько под­робнее ниже), на которого, несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств, изобретательные чекисты «повесили» обвинения во взрыве памятника Володарско­му, попытке убийства и ограбления поезда Красина и мно­гое другое. Так вот, в «Деле В. И. Орловского» сказано: «Активный участник «Петроградской боевой организа­ции» был избран (!) начальником террора...» Несуразность придуманной «должности» была столь явна, что просилась в заголовок книги, ибо несуразна, фантасмагорична, чудо­вищна была вся эта спровоцированная, надуманная и от­кровенно сфальсифицированная история с «Заговором Та­ганцева». Конечно же, не был Василий Иванович «избран» на эту никогда не существовавшую должность в несуще­ствовавшей организации. Но словосочетание емкое и весь­ма красноречивое. Ведь, по сути дела, «начальниками тер­рора» в России чувствовали себя все работники чрезвычай­ных комиссий, от рядового исполнителя приговоров до самого «железного Феликса». Тем не менее окончательное название повести («Заговор, которого не было...») представ­ляется мне как автору наиболее верным и обобщающим.