Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

— Как же зовут предмет столь тайной страсти?

Сестра посмотрела на меня, лицо ее приняло злорадное и мстительное выражение, и она отчеканила:

— Ее зовут…. ШАРЛОТТОЙ. Накажите ж преступника!

По сей день не могу забыть выражения матушкиного лица. Она будто не слышала этих слов, а лицо ее обратилось в непроницаемую каменную маску. Старый раввин сидел, зажмурив глаза и губы его быстро шевелились. Потом матушка встала, как сомнамбула, и хлестнула рукой наотмашь, — без замаха от бедра, длинной, как кнут, рукой. Мне было настолько не по себе и так жутко, что я хотел умереть от этого удара, но матушкина рука, просвистев в каком-то дюйме от моей щеки, со всей силой врезалась в щеку моей сестры. Матушка же, отворачиваясь от нас, каким-то серым и усталым голосом прошептала:

— Поди вон, лживая тварь…" — а потом глухо добавила, — "Это — грех. Твоей прусской кузине Шарлотте лет шесть — не больше. Я еще могу понять эту страсть к девицам постарше, но к такой крохе… Это большой грех. Извольте немедля собраться в дорогу. Армия отучит тебя от таких глупостей.

С этими словами матушка вышла из нашей крохотной комнатки, а Дашка прямо вжалась в стену, убираясь с ее дороги. Потом, когда мы с раввином остались одни, он тихонько откашлялся и произнес:

— До сего дня я и не примечал, насколько они… схожи. В сумерках, они, верно, и впрямь — на одно лицо?

— Кто они?" — Бен Леви я смог посмотреть в глаза, — "Вы не поняли, реббе! Шарлотта — родовое имя в нашей семье. Равно как я — на самом деле, — Карл Александр, так и Дашка — на самом-то деле — Доротея Шарлотта! Она так — нарочно! Это ж ее собственное — родовое Имя!

Тогда Учитель обнял меня, расцеловал в обе щеки и прошептал:

— Это Кровь. Гипнотические таланты фон Шеллингов влекут припадки падучей. Фантазии Эйлеров слишком часто терзают их душу. За все в этом мире нужно платить…

Собирайся с дорогу, мой мальчик. И помни, что здесь тебя Любят, помнят и ждут. Когда станет невмоготу, возвращайся. Мы будем ждать тебя. Но…

Ради ее души и рассудка, — не торопись домой. Ей сейчас сорок. Постарайся вернуться лет через десять. Время, — вот лучший бальзам на сию рану. Возраст — вот лучшее средство ото всех ваших бесов…

Запись декабря 1807 года.

(Игра в анекдоты стала весьма популярной в высшем обществе революционной Франции, вытеснив собою игру в фанты. Правила игры, — нужно по заданной теме придумать и занятно рассказать (или пересказать) историю, которая будто бы приключилась с вами или известным историческим персонажем. Игра в анекдоты "по якобинским правилам" стала главным развлечением салона графини Нессельрод. С 1810 года я числюсь лучшим игроком "в анекдоты". После смерти Элен Нессельрод в 1842 году и закрытия ее салона игра в анекдоты в Империи прекращается.)

Тема: "О дурных привычках".

"Когда я был маленьким, я был очень застенчив. От этой беды — все время грыз ногти. Как со мной не бились — никак не могли избавить меня от этой напасти.

К счастью, пятнадцати лет от роду приказом Императора Павла меня сделали прапорщиком Лейб-Гвардии Семеновского полка. Я надел гвардейскую форму, новый офицерский мундир с начищенными ботфортами и, хоть и остался застенчив, теперь уж не грыз ногти. Из-за сапог".

В моем взводе было тридцать девять штыков, считая со мной. Взвод делился на три отделения по десять человек в каждом. Во главе каждого офицер. Плюс я — командир взвода. И…

Пять мальчиков, приятных во всех отношениях. По одному в каждый взвод, один на троих офицеров и еще один — для меня лично.

В случае войны мой взвод "разворачивался" до размеров нормального батальона и поэтому рядовых солдат у нас не было.

Отделение Петера составляли крепкие ребята из деревень. Дети кузнецов, мельников и лесничих. С детства они привыкли покрикивать на родительских батраков и теперь им сам Бог велел стать "унтерами военного времени.

У Андриса служили "лица духовного звания". Их родители были сельскими батюшками, да викариями. А должность священника в наших краях скорей связана не столько с отправлением культа, сколь — врачебными функциями.

(Лютеранство считает, что для свершенья молитвы не нужен посредник, именно потому молитва и произносится на родном языке!)

Так что — если парням первого отделения полагалось командовать "быдлом", лекарям из "второго" предстояло сие "быдло" лечить.

Третьим отделением командовал Ефрем Бен Леви. Я не приветствовал сие назначение, но и — не противился. Мы считались друзьями с Ефремкой, но…

Составляли жидовское отделение сыновья гешефтмахеров. Все интенданты воруют и я не поспорю с сей максимой. Мало того, я считаю, — коль интендант не кладет в свой карман…

Раз человек не заботится о себе, как он радеет за прочих?! Сие нонсенс, и коль интендант за полгода не стал еще приворовывать, я избавляюсь от него всеми доступными способами.

Я не скрываю сего отношения к воровству и многие изумляются. Зато мои люди одеты, обуты и накормлены лучше всех прочих, а что еще нужно отцу-командиру?

(Коль припрет, я вызову сих хитрецов и — иль отдаю их солдатам, или… Они должны поделиться тем, что нахапали. Разумеется, временно. После сражения — я все верну! Кроме шуток…

Пару раз выходило, что сумма "одолженного" была беспардонна — иной вор запускал руку в казну шибче принятого. Что ж… Я все равно б отдал таким долг, если б они пережили сражение. А тут…

Бой в Крыму — все в дыму… Ну, вы — понимаете…)

Первая встреча с русскими случилась в Смоленске. (Витебск был нашим.) В столовой смоленского гарнизона нас остановили и предложили представиться. Я отрекомендовал моих спутников:

— Офицеры Рижского конно-егерского полка. Следуем в Астрахань. Поручик Бенкендорф. Корнеты — Петерс и Стурдз. Прапорщик Левин.

Русские офицеры с явным интересом разглядывали нашу форму и непривычные знаки различия. Нас провели в залу, усадили за общий стол и хозяева, охочие до новостей, рады были поговорить со столь редкими гостями и узнать от них что-то новенькое. Тем более, что я к той поре говорил по-русски практически без акцента и меня (я сам удивился) русские тут же приняли за своего.

После первых тостов за знакомство и стаканов водки под грибочки и квашеную капустку, я стал для этих людей почти родным и наши языки развязались. Я никогда не видал сих людей второй раз… Части смоленского гарнизона приняли на себя самый тяжкий удар французов при Аустерлице и мои случайные знакомцы могли выжить, если их за что-то перевели из Смоленска. Для меня же это была довольно случайная встреча и я не запомнил имен моих собеседников. Только лица…