Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Однажды, когда моя дивизия шла на марше, мы нос к носу столкнулись с русскою армией…

Русских было так много, что на одного нашего приходилось десять-двенадцать славян. А так как мы не успели перестроиться в боевые порядки, дело пошло с рукопашной и люди мои побежали…

Паника случилась ужасная. Люди бежали по узкой дороге, бросая оружие, форму и снаряжение и не слушали ничьих приказов… Я пытался… Я хотел остановить их… Но они бежали, как безумное стадо и чуть было не затоптали меня самого.

И тогда я решил, что мне надо возглавить отряд, который бы стал заслоном перед бегущими и как-то остановил их. Я вскочил на коня и мы понеслись по дороге, обгоняя солдат… А потом общий ужас, крики проклятий моих же людей, произвели страшное впечатление на мою лошадь и она понесла…

Я опомнился лишь когда какой-то капитан нашей армии схватил моего коня под уздцы. Я хотел… Я пытался ему объяснить, что случилось, что сейчас сюда придут русские и мы должны…

Тут он выдернул меня из седла, дал мне пощечину и прошипел:

"Слезайте немедленно с лошади, люди подумают, что их бросили! Придите в чувство, вы же — генерал нашей армии! Вон те холмы, встаньте на них в каре и попытайтесь остановить как можно больше людей, чтоб защищаться! Я же с моим батальоном постараюсь задержать русских, пока вы… Пока вы не приведете людей в чувство!

Я сразу опомнился. Я пошел, как сомнамбула и воткнул мою шпагу в землю на ближайшем холме и мои солдаты, бежавшие по дороге, при виде меня, стали по одному останавливаться, озираться вокруг, вооружаться оставшимся у них оружием и занимать место в строю. Так мы стояли и ждали русских…

Только русские не пришли. Вся их армия уперлась в единственный батальон и понесла в битве такие потери, что русские командиры не решились атаковать штандарты целой дивизии после конфузии с единственным батальоном пруссаков.

А тот капитан и все его люди полегли, как один. В том бою на один его штык пришлось… Бог весть — сколько штыков русских…

На другой день стало известно, что главные силы Железного Фрица смогли нанести контрудар и теперь русские отступают по всему фронту… Потом прибыли вестовые, которые предложили мне ехать в Ставку, а вместо меня был назначен новый комдив…

На Трибунале я объяснял ситуацию, рассказал все, как было, и у меня оказались свидетели, так что… Меня оправдали.

Но пока шло это следствие, я оставался при короле под домашним арестом и не мог знать, что происходит с моей женой — твоей бабушкой.

В день оправдания (а следствие длилось почти ровно год) ко мне подошли и сказали:

"Твоя жена тебе изменила. Она родила от твоего же отца! Теперь тебя ждет в колыбельке маленькая сестричка, а старый греховодник так спятил, что показывается всюду с твоею женой, как с твоей матерью! Даже хлеще того, целует ее перед всеми — старый сатир! А от этих евреек и впрямь легко потерять голову — они же такие все сладенькие!

Я сошел с ума от сих слов. Я не помнил себя. Я испросил дозволения у короля и поехал домой. Я вбежал в мой собственный дом и в спальне жены…

Там была люлька и Софи кормила малышку своей собственной грудью. А крохотная девчушка пускала огромные пузыри, гулила и размахивала ручонками…

Я сказал Софье:

"Как ты могла? Ведь я так сильно любил тебя! Как ты могла предать нашу Любовь?

Тогда твоя бабушка положила твою мать в люльку, убрала в платье грудь, приложила палец к губам и шикнула:

"Не пугай ее! Говори тише.

Затем она вышла со мною из комнаты, прикрыла за собой дверь, с досадою посмотрела на меня и просто сказала:

"В кого же ты такой уродился? Недоделок… Отец бы твой за такое — прибил бы и меня, и мой плод! А ты даже выходишь на цыпочках… Ладно, чего уж теперь…

Уходи отсюда, пожалуйста. Дочь моя не должна тебя больше видеть. Пусть лучше я родила ребенка в Грехе, чем… Сей Грех — на мне и я теперь — шлюха. Зато на моей девочке нет Пятна за то, что ты сделал. Иль верней за то, что не смог сделать. Уж лучше бы…

Лучше бы ты застрелился в тот день! Своей Чести не жаль, отца б пожалел! Он чуть не умер со стыда и горя из-за тебя…

Я не помню, как вышел из моего ж дома… Потом я написал прошение Фридриху, в котором просил его отправить меня — куда-нибудь, лишь бы из дома подальше. Америка тогда считалась известнейшей ссылкой и меня послали туда — с глаз долой.

После Войны, когда меня выкупили из французского плена, я узнал, что отец, будучи комендантом Берлина, был тяжко ранен. Русское ядро раздробило ногу его, а он все пытался ее сохранить — вот и доигрался до сепсиса… Ногу пришлось отнять по бедро, но по его личной просьбе Фридрих оставил его комендантом Берлина и командующим берлинского гарнизона.

Уже после Войны рана его вдруг воспалилась и он пролежал в горячке полгода. За время сие они убили твою бабушку — Софью.

Ее изнасиловали до смерти в тюрьме. Было следствие и по личному приказу Фрица всех насильников обезглавили. Но я, как человек причастный к разведке, знаю подоплеку этого дела…

Мой отец и твой дед страстно влюбился в мою жену и твою бабку. Он настолько потерял голову от Любви, что она стала вертеть им, как хотела. А в Пруссии начались гонения на евреев и советники Фридриха сказали ему, что нужно прервать эту связь, иначе прусский Абвер может обернуть оружие против немцев! Но они боялись, что отец все узнает, а он до смерти был — ужасного нрава.

Поэтому тюрьма и пара безмозглых скотов, которым нравилось мучить насилуемых… Все списали на их зверскую похоть и ошибку охраны. Да только отец был умнее других. Он не мог предъявить обвинений Железному Фрицу, зато…

Протри глаза, мальчик. Если твоя бабка умерла, когда твоей матери было пять лет, а еврейских родственников к тому времени выгнали из страны — откуда в ней такая ненависть к Пруссии? Откуда она знает, что ее мать изнасиловали? Почему она больше всех ненавидит именно Железного Фрица? Подумай, сынок!

Воспитывал ее — один мой отец. Воспитывал он ее, как самую любимую доченьку — младшенькую! И я не думаю, что он самолично все ей рассказывал. Да только дети чуют такие штуки порой — лучше нашего! Так что было на душе у отца, когда он рассказывал твоей матери о пруссаках, евреях и Фридрихе?! Других учителей у малышки не было и — не могло быть. Глава национальной разведки — такое лицо, у коего не может быть домашних учителей для потомства…

Я слушал и не слышал этого человека. Я пробормотал:

— Зачем ты мне это сказал? Зачем ты мучишь меня?

Иоганн фон Шеллинг воскликнул:

— Да как же ты не можешь понять?! Если мужчина любит, он — во власти жены! А ты хочешь жениться на литвинке и католичке! А, представь, — у вас пойдут дети! Твои ж латыши и придавят эту девчонку, ибо она воспитает детей в литвинстве и католичестве! А когда они сделают это, (а по другому дело не кончится!) ты возненавидишь собственный же народ ровно так же, как это сделал твой дед! Пока не поздно — откажись от нее!