Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Я смотрел на сие существо и не мог понять, как в нашем роду могло сие уродиться? Я только пожал плечами и прошептал:

— Не так важно — Люблю я ее, или — нет. Мои люди совершили над ней злодеяние. Или — пытались его совершить. Я взял ее к себе в дом, чтоб загладить вину слуг моих, ибо я им — Хозяин.

Я — Бенкендорф и Жеребец Всей Ливонии, а мой отец — лишь купец Уллманис. Так что и отвечать за дела егерей — мне, а не моему отцу!

На карте Честь семьи Бенкендорфов и очередной Господин моих подданных не может "поматросить с девицей", а потом выставить ее за порог! Мои подданные — сего не поймут. Стало быть, я — стану спать с Ялькой и она принесет мне кучу маленьких. И никто уже не сможет сего изменить. Ибо сие — Честь моя!

Тебя мать пригласила приехать? Чтобы ты рассказал мне все это? Сколько она тебе заплатила?

Паяц заморгал глазами и я понял, что ему и вправду заплатили энную сумму. Тогда я встал, позвал мою лошадь и, седлая ее, произнес:

— Спасибо за истории про лошадей. Интересно, что о тебе — на самом-то деле думает дядя Додик?

Только он ведь не скажет — мы ж с тобой родственники, а он — Честен… Хоть, по твоим словам — он, конечно, и — жид… Прощай, я не хочу тебя больше видеть.

Так я впервые узнал, что средь моих родственников попадаются и не только хорошие. И еще то, что даже самый честный на свете капитан Давид Меллер может мне врать… Наверно, из самых хороших и дружеских побуждений.

А еще я вдруг понял — истину в отношениях меж мамой и "бабушкой". Они и впрямь никогда не жили, как "почти мать" с "почти дочерью", но — как две сестры: самая старшая в огромном семействе и — самая младшенькая. И еще я теперь знал, что иной Грех — лучший выход из таких положений.

Каким бы греховодником, Мефистофелем, иль убийцей ни был мой дед (или — прадед?!), с точки зрения общества он был более Честен, чем его неудачливый сын. (А я не думаю, что Иоганн струсил — по моему армейскому опыту я сам знаю, как заразительна паника…)

Я не знал, что мне делать со свалившимся на меня Знанием. Я просто заперся в моей комнате и не вышел к обеду, когда на него стали звать. Тогда вечером в мою комнату постучали мама и Дашка.

Я открыл им, матушка сразу втолкнула мою маленькую сестру ко мне в комнату и я не посмел при Дашке говорить о том, что — нельзя при столь маленькой. Матушка же села рядом со мной на постель, и, обняв меня, тихо спросила:

— Ты хочешь, чтоб он уехал?

Я молча кивнул головой. Тогда матушка, показав глазами на Дашку, поинтересовалась:

— О чем вы с ним разговаривали?

— Так… Ни о чем. О тебе. О моей бабушке. О прадеде Эрихе. О том, как он любил мою бабушку. О том, за что ее убили, да еще таким жутким способом… В конце концов мне сие надоело… Скучно…

От таких слов встрепенулась моя сестра:

— Да как же тебе может быть сие — скучно? Ведь…

Мы с матушкой рассмеялись в ответ, стали тискать Дашутку и вконец настолько защекотали ее, что сами взмокли и запыхались.

Сэмюэль Саттер вскоре уехал. А в конце лета к нам из Берлина пришла посылка, в коей оказалось две шпаги. Одна из них была — четырехгранной рапирой, чтобы — колоть, вторая же — трехгранной саблей — рубить.

На гарде эфеса рапиры было выгравировано имя мастера "Джузеппе дель Джезу", а на гарде сабли — "Иоахим дель Джезу". Я сразу опробовал красоток в деле и они превзошли самые смелые ожидания.

Отец мой признался, что никогда в жизни не видал столь дорогих и смертельных "железок", а уж он-то повидал их на своем долгом веку!

Правда, он понимал в оружейной стали и объяснил мне:

— Видишь эти полоски вот тут — на металле? Это признак толедской стали и руки испанского мастера. Ей, наверно, лет триста — не меньше! Очень жестокая и жесткая синьора, смею тебя уверить!

А вот эту веселую мадьярку выковали относительно недавно — в Будапеште. Как видишь здесь полосы не прямые, но — крученые, характерные для мадьярского палаша. Колоть ей не советую, но вот разрубить противника можно от плеча до седла! Догадываешься зачем они выполнены, как родные сестры?

— Кому-то из пришла на ум озорная проделка! Вызываешь врага на дуэль, показываешь ему рапиру, а потом — бац — и одним ударом голову ему с плеч! Или того лучше — показываешь ему саблю, сходитесь, он закрывается от рубящего удара, а ты — бац — и пришпиливаешь его к стене, что муху иголкой в гербарии. Или я — ошибаюсь?!

Отец с удовольствием потрепал мою голову:

— Кстати, тебя не пугают моральные аспекты этой проделки?!

Я расхохотался:

— Отнюдь. Прежде чем тебя кокнули — убей врага первым! Это же Заповедь Бенкендорфов"!

Отец мой, — потомственный пират, согласно кивнул головой. На Дуэли и угрозы убийства в нашей Семье понятия Чести не распространялись. Впрочем, как и в Доме фон Шеллингов!

К шпагам прилагалось письмо-завещание барона Эриха фон Шеллинга. В нем говорилось:

"Шпаги сии завещаю первенцу дочери моей Шарлотты, если он примет к Чести сей дар, осознавая что в нашем Доме шпаги сии переходят от деда к внуку — обязательно через женщину. Если же он не сможет жить с Грехом моим и его родной бабушки, шпаги переходят к тому из внуков, кто примет сей Грех.

P.S. В момент согласья с Грехом первенец моей младшей дочери (иль иные Наследники) не должен знать, — какой дар его ожидает".

(В 1837 году, лежа после инфаркта, я написал подобное завещание, оставив шпаги еще не рожденному первенцу моей дочки Эрики (в браке — фон Гинденбург). С тем же самым условием — передать их Наследнику только в том случае, если он признает Грех мой и его родной бабушки, не ведая о подробностях моего завещания…)

Сие было летом, а осенью я совершил иное открытие. Я не знал предыстории сего дела, но однажды, прибыв домой на побывку, я обнаружил странного человека у ворот нашего дома.

На нем был великолепный мундир с Орденами — размерами с суповую тарелку. На нем были чиновнические панталоны (чуть ниже колен) из черного бархата и белые чулки из батиста. И вот этими самыми чулками (а обуви на сем господинчике не наблюдалось) сей субъект стоял в луже грязи прямо пред воротами нашего дома!

Это не самое удивительное в происшедшем — сей удалец держал в руках настоящую Тору и бубнил слова иудейской молитвы, а вокруг него стояла группа раввинов, которая осуждающе покачивала головами! Прибавьте к сему этакие привесные пейсы с ермолкой странного посетителя и картина окажется полной. Я чуть не упал на месте от этого зрелища!

Средь раввинов я приметил Бен Леви и бросился к нему с вопросом, — "Кто сей чудак?" Ответ просто убил меня наповал. Бен Леви невольно закашлялся, странно пожал плечами, а потом (будто бы извиняясь) с укоризною произнес:

— А это — Президент Имперской Коммерц-Коллегии граф Воронцов… А ты что, — сам не видишь?