Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Стало быть — "от глаз Пророка не укрыться жиду"? Как же!

Тут матушка, наконец, отпустила мужичка на волю и потребовала от него порции новых пророчеств. Ну, и — понеслась душа в рай…

Тут было и о всемирном жидовском заговоре, и о том, как жиды пьют кровь христианских младенцев, и о том, как они поклялись убить несчастного Павла и… убили (!) его. Все это было известно со времен царя Гороха и не представляло сколько-нибудь познавательного интереса, но было и кое-что любопытное. Господин Авель вдруг озаботился судьбами России, уверяя матушку, что Россию ждет третье иго. Первое было татарским, второе польским и третье грядущее — станет жидовским!

Матушка сразу поняла в чей огород этот камушек. Да и сам инок затрясся в очередном припадке с воплями о том, что жиды хотят убить Государя и готовят жидовского монарха на русский престол. Государь при сих криках вдруг сам забился в истерике и стал отползать подальше от матушки, — в условиях бездетности старших Павловичей и малолетства младших — реальными претендентами на престол стали мы — Бенкендорфы. Сыновья урожденной Шарлотты фон Шеллинг, еврейки по матери.

Матушка же что есть силы вцепилась в бесноватого старичка, чтобы тот не понял, — от кого отползает наш Государь и принял эту странную реакцию на свой счет. Ну, тот и рад был стараться!

Пустил пену изо рта, страшно закатил глаза и с дикими завываниями стал пророчить о том, какие ужасы ждут Русь под жидовским правлением. И вот, когда он распетушился до невозможности, матушка крикнула ему в ухо:

— Имя! Назови нам имя этих преступников!

И бесноватый забился в судорогах:

— Бенкендорфы! Бенкендорфы ищут твоей погибели, Царь-Батюшка! Убей их! Спаси Русь от жидовского рабства!

А матушка, будто сама одержимая бесами, взвизгнула еще громче:

— Главный! Кто из них — самый главный?! Кто во главе заговора?

— Александр! Он — старший в роду Бенкендорфов. Он злоумышляет против жизни нашей Надежи и Опоры!" — Государь сам стал биться в судорогах, как — в припадке падучей.

Тут матушка резко оттолкнула от себя провидца с гневною отповедью:

— Вы ошибаетесь, отец мой. В роду Бенкендорфов самый старший Кристофер, но не Александр. Так кто же преступник, — Александр или Кристофер?" — шарлатан растерялся. Было видно, что он недурно выучил роль, но не знает сих тонкостей.

Тут матушка воскликнула, обращаясь к судьям и следователям:

— Ну, все вы — ответьте пророку, — кто глава рода Бенкендорфов?! Александр, или — Кристофер?" — и невольные зрители этого цирка, как зачарованные, прошелестели хором:

— Кристофер…

А матушка, нависая над несчастным старикашкой и сжимая его лицо своими сильными руками, закричала громовым голосом, зорко всматриваясь в бегающие глазки комедианта:

— Так кто ж из них — жид?!" — и провидец покорнейше промычал:

— Кристо…

— Почему жиды хотят сделать Кристофера Бенкендорфа — русским царем?

— Мамка… Мамка его — жидовка… А сам он — жиденок…

Матушка резко отпустила свою жертву и пророк шлепнулся на пол, как куль с дерьмом. А матушка, задумчиво разглядывая свои руки, сказала в пространство:

— Стало быть — сей Божий человек уверяет, что Софья Елизавета Ригеман фон Левенштерн была еврейкой. Чего только не узнаешь на таких сеансах… Интересно, от кого она получила сию кровь? От матери, или — батюшки? Но ведь тогда — жидовское иго уже наступило, — вы не находите?

Мгновение в зале была гробовая тишина, а потом из среды следователей раздался смешок истерический. Через мгновение хохотали все, кроме матушки, Авеля и несчастного Государя. Люди пытались удержаться от этого неприличного хохота, они закрывали лица руками, они топали ногами, они корчились в беззвучных судорогах и…

И тут Государь, багровый, как спелый помидор, бросился на обманщика с кулаками:

— В темницу, в крепость, на сухари и воду! Подлец! Изменник! Негодяй!" — при этом слезы градом катились по его щекам, а тело продолжали изгибать непонятные судороги. Через мгновение несчастный царь пулей вылетел из зала и побежал в неизвестном направлении. Матушка же тяжко вздохнула, потрепала дикого мужичка по бороденке и устало произнесла:

— Эх ты… Провидец… Ты что, — не учуял, что я — еврейка? Я — та самая жидовская мамка, о которой ты тут только что бесновался. А ты меня не раскусил. Плохи стало быть дела у — твоей России…

Что вас, господа, ждет при правлении сей истерической барышни — я и представить себе не могу. Примите мои соболезнованья.

Теперь, когда матушке стало ясно, что для наших врагов я все равно был, есть и буду жидом, ничто не мешало ей совершить то, чего она всегда искренне жаждала. Она затащила к себе муллу из турецкого посольства, и я до ночи развлекал его цитатами из Корана, да так, что он — аж прослезился от умиления, не ожидав в европейцах такого рвенья к Аллаху. А под впечатлением от нашей встречи написал письмо в одно медресе, в коем просил местных служителей культа принять меня, как родного.

Матушка вскрыла это послание и чуток подправила его. Она была мастерицей по подделыванию чужих почерков, и я унаследовал от нее и этот дар. Письмо отличалось от оригинала тем, что мулла просил совершить надо мной обряд обрезания, а теперь дело обстояло так, будто я им уже обрезан.

В один из праздничных дней в сентябре 1801 года я пришел домой к рабби Бен Леви, где уже собрались все наши родственники с этой стороны и многочисленные гости со всей Европы. Сам Бен Леви лично омыл жертвенный нож и, подходя ко мне, сказал, усмехаясь и подмигивая:

— Ну, юный магометанец, доставай-ка своего дружка… — а совершая жертву, тихо, так чтобы я один слышал, ухмыльнулся: — Аллах акбар!

А я, кривясь от естественной в таком деле боли, громко отвечал:

— Воистину акбар… — чем заслужил одобрительные возгласы и аплодисменты со стороны моих родственников и знакомых. Так я стал магометанцем. А кем бы вы думали?!

Тому, что случилось дальше, я обязан только Ялькиною беременностью. Слова Иоганна Шеллинга не прошли даром и когда она окружила себя служанками и заперлась, готовя малышу "приданое", я счел себя "свободным" от всех обязательств. Да и какие могли быть "обязательства" у юноши моего положения перед его же наложницей?!

Мне как раз стукнуло восемнадцать, и вихрь "светских развлечений" захватил меня целиком. Однажды, во время веселых танцев с милыми дамами один из офицеров сказал, указав на меня:

— Неудивительно, что юный Бенкендорф так лихо отплясывает со своей пассией. У него красивые ноги, и он знает это. Это в их роду. Ножки его сестры таковы, что просто пальчики оближешь.

Я услыхал эту подлую тираду и ни на миг не усомнился, что вся она целиком предназначалась мне лично. В те дни мы с этим господином ухаживали за одной фроляйн, и она отдала предпочтение мне, хоть мой соперник и был старше меня на добрых шесть лет.