Эфраим Баух - Пустыня внемлет Богу

Только Мерари и Моисей в какой-то задыхающейся жажде выговориться перескакивают с темы на тему, и все же Моисей больше молчит, стараясь ничего не упустить из рассказов собеседника о племени евреев или, как говорит Мерари, сынов Израиля.

— Откуда у вас, Мерари, такие знания?

— Точно так же я могу спросить вас, откуда вы так знаете письмо — иероглифическое, клинописное, наше, где вы познали законы поведения вод, течений, водоворотов, смерчей в пустыне.

— И все же это как-то не вяжется с образом купца.

— А с образом нищего одинокого путника, вынырнувшего из мрака и присевшего к костру в этих не столь спокойных местах, вяжется? Я ведь по сей день не знаю вашего имени, господин мой.

— Удивительно. Кажется, обсудили все проблемы земли и неба, а я до сих пор имени своего не назвал.

— А я не спрашивал. И вы не спрашивали. Спутники мои окликали меня по имени. У вас-то спутников нет. А мои из деликатности никогда сами не спросят.

Но главное, колодцам имена нужны обязательно, а нам нет. Вы рассказывали об аскетах. Но и такие, как вы, ну, в намного меньшей степени, как я, одинокие птицы, принадлежат к редко встречающейся породе существ, которых еврейский Бог, а другого я не знаю, наделил болезненной любознательностью, неутолимой, я бы сказал, гибельной жаждой добраться до корней мира, ступать по лезвию между жизнью и смертью.

Физическую жажду можно утолить, духовная — неутолима.

Подумайте вот о чем, господин мой: эта пустыня страшна и бесконечна, по краям ее безмолвия обретаются империи — Кемет, Вавилон в Двуречье, Мидия.

Эта пустыня — горнило неотесавшихся народов, накапливающих в своем кочевье, быть может за соседним от нас холмом, свежую силу варварства, которая однажды внезапно, неизвестно откуда вырывается тысячами колесниц, хотя, к примеру, соглядатаи страны Кемет рыщут по всем весям этой пустыни. А ведь гиксосов проглядели. Мы же с вами, господин мой, две песчинки в этой пустыне, встретились. Не пытайтесь убедить себя, тем более меня, что это случайно.

Купцы приползли из соседнего шатра, сидят рты разинув: никогда еще хозяин их и компаньон не был в таком ударе.

— Мне это о гиксосах и соглядатаях уже говорил один человек.

— Значит, и он из той же редкой породы людей, готовых жизнь отдать, но утолить свое любопытство. Поймите, господин мой, мысли эти, как птицы, витают в воздухе, но необходимо особое строение слуха и сознания, чтобы их уловить.

— Давным-давно, когда я сомневался, стоит ли стать купцом, встретил я на одной из дорог нищего еврейского мудреца, которые и сегодня не перевелись, но встречаются реже. Он был ужасно угнетён — днем раньше похоронил друга, такого же нищего мудреца, с которым странствовал многие годы по этой пустыне в поисках смысла жизни и Бога. Меня, конечно же, охватил очередной приступ любознательности. Вдруг он так странно огляделся, посветлел лицом, говорит: это место свято; мы с другом, когда у нас еще водились деньги, наняли однажды двух ослов вместе с погонщиком. Едем себе, обсуждаем проблему Божественного присутствия в мире. Неожиданно погонщик вмешивается в наш спор и выдает такое, что мы, остолбенев, слезаем с ослов, падаем перед ним ниц, а подняв головы, видим, вернее, ничего не видим: исчез погонщик вместе ослами. Так вот, господин мой, встреча эта перевернула мою жизнь: по сей день надеюсь встретить погонщика. Безумие? Может быть. Но вы, господин мой, с первого дня вашей сознательной жизни, сами того не зная, находитесь в поисках этого погонщика.

Потому что вы сами из породы погонщиков.

Это не профессия и даже не характер, это — корень существования. Осёл, мул, вожак овечьего стада — животные упрямые, их бичом или кой с места не сдвинешь. Со стороны кажется: плетется погонщик, пастух, пастырь по их воле. Но это лишь кажется. На самом деле он, и только он, ведет их.

Вы можете принадлежать к любой общине, носить любые одежды, откликаться на данное вам имя, но истинную вашу сущность выдаст пня ваша, которую я сразу заметил, сильная и легкая на подъем.

В ней ваша родословная.

Одни определяют судьбу человека по звездам, другие по линиям они, я же — по ступне.

— Так вам, вероятно, знаком предсказатель по звездам Итро?

— Верховный жрец Мидиана?

— Это мой учитель.

— Теперь мне ясно, откуда вы так знаете письмо, где вас учили и к кому вы идете. Вот вам еще один из той породы, отмеченной Богом. Даже верящие в его способности к ясновидению считают его немного не от мира сего.

— Ну и что вы определили по моей ступне?

— К любому предсказанию следует относиться с осторожностью, прислушаться стоит.

Мерари глубоко вздыхает, долго пьет из бурдюка, затем некоторое время молчит, прикрыв веки.

— Так вот, кочевье было сущностью жизни ваших предков. Этакое корневое легкое кочевье. Оно определяло их поведение, понимание мира и внутренней свободы, но не спасало от голода, который время от времени обрушивался на них подобно смерчу в пустыне. И вынуждены они были оседать под властью тех, кто их кормил.

Необходимость прижаться друг к другу, жажда животного тепла, страх перед голодом и пустыней — все это и рождает рабство, а вместе с ним и великие деспотии. Но у ваших предков сохранялась память свободы и бродила смутой в их душах.

Рожденные на свободе, души эти бунтуют в рабстве. Отсюда это вечное недовольство, напряженность, поиски неизвестно чего и неизвестно где. Я вот пытаюсь избыть это напряжение в купеческих странствиях: я богат, голод мне не грозит, и в то же время я свободен — относительно, ибо всегда висит надо мной опасность умереть от жажды или ножа какого-нибудь грабителя.

Одну мысль лелею, хотя никак не могу до конца понять: кто вложил в нас эту тягу к кочевью, этот корень порыва и прорыва, этот мистический знак свободы личности в вынужденном мире рабства?

Понимаете ли, господин мой, не так уж велик выбор занятий в этой пустыне: купец, пастух, вечный странник, но только в этих бескрайних безмолвных пространствах можно ту мысль додумать до конца. И если кто-то удостоится открытия сущности мира, то какая разница, был ли он купцом, пастухом или нищим странником.

Это ведь только подвернувшиеся земные обстоятельства.

В Мидиане вы будете пасти стада.

Будет у вас вдоволь времени размышлять о тайнах мира.

Сможет ли кто-нибудь из случайно встретивших вас, усталого, запыленного, пахнущего козами и овцами, подумать о тех глубинах духа, которых вы достигнете? А вы, поверьте мне, для этого родились.

Не забывайте: гиксосы были царями-пастухами. Только царство их было жестоким, деспотическим, двести лет длилось и все же однажды рухнуло.

Царство же духа, созданное пастухом, пастырем, если когда-нибудь возникнет, будет вечно.