Наташа Северная - Фараон. Краткая повесть жизни

Я вздрагиваю, потому что неотрывно смотря на Калу, я не заметил, как ко мне подошел жрец.

Мефис что-то долго говорит.

Я плохо слышу. Делаю знак, чтобы он наклонился ко мне еще ближе. На его лице мелькает удивление. Он не знал, что мне настолько плохо. И я понимаю, что выдал себя.

Я собираю в кулак свою волю.

И слышу страшную правду.

– Жрецы недовольны.

– Чем?

– Они считают, что ты уже очень устал, а твой старший сын Рамзес еще не готов стать фараоном.

Я презрительно фыркаю.

– Жрецам не дано это знать.

– Замени Рамзеса, или выбери для него наставника.

– Им не дано…

Сильная головная боль на мгновение лишает меня дара речи.

Как же я немощен, если позволяю Мефису так разговаривать с собой, а жрецам выбирать фараона. Выбирать для себя бога!

Начинают пощипывать глаза, и в горле появляется ком.

Вот теперь и он себя выдал. Первый заговорщик. Но предатель ли? Не хочу верить. Неужели он считает меня настолько беспомощным и выжившим из ума, что ввязался в этот заговор? Я верю в его добрые намерения спасти мое царство от меня самого. Но почему это должно быть сделано ценой моей жизни? Ах, Мефис, Мефис…

Я сжимаю кулаки.

– Уходи.

Но Мефис не сдается.

– Выслушай меня внимательно. Мы знаем друг друга очень давно. И я хочу дать тебе добрый совет. Ты слаб, а жрецы сильны. Как ты думаешь, кто победит?

Я его понимаю: он по-доброму хочет уговорить меня отречься от трона. Он так и не понял, что тот, кто вкусил власть, уже никогда добровольно не откажется от неё. Он так и не понял, что тот, кто живет и дышит властью, никогда не позволит отобрать ее у себя.

Мы молча смотрим друг на друга.

Он со мною с детства.

Он не раз спасал мне жизнь.

А я ему.

Мы вместе строили канал.

Вместе смотрели на звезды.

Вместе создавали рукотворную летающую птицу.

А теперь я убью его.

Проклятая жизнь!

Мефис осторожно прикасается к моему плечу, и его красивые тонкие губы трогает мягкая улыбка.

Мне становится страшно.

Он понял. Он все прочел в моих глазах. Слишком хорошо мы знаем друг друга.

В самом конце не он меня, а я его предал.

– Ты всегда был иным, Рамзес, не таким, как другие. Помнишь, что перед смертью сказал тебе наставник?

Я киваю и чувствую, как по щекам бегут слезы.

– Ты мог быть свободным.

В его глубоком взгляде печаль и обеспокоенность. Даже сейчас, когда я решаю его судьбу, он тревожиться за меня. Мефис тихо шепчет, так чтобы только я мог его услышать.

– Ты сам себя погубил. Но до конца моих дней, ты будешь для меня возлюбленным другом. И если ты добровольно отрекся от себя и встал на путь мести, то я не имею права отказываться от тебя. Прости меня, и прощай.

И я вижу его удаляющуюся фигуру. И рука невольно тянется вслед за его белыми одеяниями.

Но вокруг пустота.

В конце зала стоит Кала и дети, номарх с любопытством и страхом смотрит в мою сторону. Но сейчас мне безразлично то, что я не один. Увы, им в придется ответить за мою слабость. И я плачу, словно малое дитя, безудержно и тихо, и все никак не могу остановиться.

Рядом Пафнутий, он вытирает мне лицо. Его глаза опущены, но я знаю, что он не трус.

Это он держал моего отца, когда я душил его. Чтобы он молчал, я отрезал Пафнутию язык.

И он простил. И в этой жизни перестал чего-либо бояться.

Слуга простил бога.

И я смирился с этим.

Потому что люблю.

Наконец волнение проходит. Меня охватывает сильная усталость.

Я делаю знак Пафнутию, чтобы он вернул Мефиса.

Он вопросительно смотрит на меня.

Я тихо шепчу:

– Я справлюсь с ним.

Пафнутий уходит.

И я становлюсь одиноким.

Я наблюдаю, как Ипувер медленно и осторожно подходит ко мне. В его походке грация и легкость, и в то же время, готовность хищника к прыжку.

Ипувер опасный, хитрый и коварный враг. Он нутром чует слабость трона.

Я смотрю, как он склоняется передо мной, и перехватываю его взгляд, полный смирения и покорности. Но наставник научил меня читать человеческие сердца. Его сердце снедает жажда власти. Той власти, от которой зависит всё, и подчиняется всё. Той власти, при которой ты безнаказанный вершитель любых деяний и человеческих судеб.

Тихим голосом Ипувер говорит о тяжелом положении наших крепостей на границе с Нубией. Давно не выплачивается жалование, плохо с продовольствием. Может начаться восстание. Нужно срочно что-то предпринять.

Я тяжело вздыхаю, лениво рассматриваю его плиссированную юбочку и роскошный, изготовленный из драгоценных камней воротник. Как он мне противен, этот гнусный, коварный и подлый заговорщик. Когда я был здоров и силен, он боялся поднять голову, теперь, как и все остальные черви пытается ближе подползти к моему трону. Он хочет быть сыном Амона-Ра, он сошел с ума, как и весь Кемет, который жаждет моей смерти.

– И еще, – Ипувер делает многозначительную паузу, – знать беспокоится, неужели Вечноживой назначит Рамзеса наследником? Не следует ли его Величеству…

Я прерываю его взмахом руки.

Ипувер терпеливо ждет, но я знаю, в его опущенных глазах полыхает злорадство и ненависть.

Я делаю над собой усилие и стараюсь отчетливо и повелительно произнести:

– Знать, не должно волновать мое решение, которое будет учитывать интересы всего моего царства. К тому же, у знати совершенно нет оснований, беспокоиться по этому поводу.

Ипувер склоняется в поклоне и бесшумно уходит. Я заворожен его походкой. Кошачья грация…

Резкая боль сдавливает грудь. Темнеет в глазах.

Я сдерживаю стон.

Среди этих людей мне некого позвать.

Ко мне никто не подойдет.

Они боятся.

Когда-то и я был на их месте.

Но не боялся.

Кала подводит ко мне старшего сына Рамзеса.

Мне больно на него смотреть и я прикрываю веки.

Слабый, трусливый и хилый, вызывающий только жалость и сочувствие. Он никому не нравится. Как я мог породить такое ничтожество? Иное дело мой второй сын. Будущее за ним. Но между ним и троном стою не только я, а еще и брат. Что ж, я окажу ему небольшую услугу. Но мне не хочется, чтобы он об этом знал. Мое искреннее желание, чтобы Тутмос не был на меня похож. Молодые и неопытные не способны противостоять власти. И уже в который раз Мефис прав, я сам себя погубил. Мне всегда казалось, что я повелитель, но на самом деле мной повелевали мои пороки и страсти. Это моя самая горькая правда, которую я от всех скрываю.

Боль проходит, и я открываю глаза.

Рамзес испуганно смотрит на меня.

И впервые мне хочется искренне ему улыбнуться.

Он пугается еще больше.

И мне становится смешно. От смеха я начинаю надсадно кашлять и задыхаться.

Я смутно вижу, как, схватив Рамзеса за руку, Кала выводит из покоев детей.

Она убегает, чтобы скрыть свою радость.