Памела Сарджент - Повелитель Вселенной

— Но почему? — спросила Ибаха. — Разве мои священники не помогли тебе в прошлый раз?

— Я хочу видеть Тэб-Тэнгри.

Спорить с ним она не могла. Тэб-Тэнгри, возможно, потерпит неудачу, и тогда хан будет принужден снова призвать священников.

Сводный брат хана ничего не сказал ей, придя вместе с двумя другими шаманами. Ибаха сидела в восточной части своей юрты вместе со служанками, а шаманы заклали жертвенного ягненка и сварили его в котле. Тэб-Тэнгри, приплясывая, ходил вокруг постели, пел и потрясал мешком с костями, а потом дал хану какое-то лекарство. Другие шаманы колотили в бубны. Тэб-Тэнгри навис над ханом, несколько раз наклонялся и что-то шептал ему.

К тому времени, когда шаманы кончили камлать, у Ибахи от усталости разболелась голова.

— Мой брат спит, — шепнул ей Тэб-Тэнгри, отходя от постели. — Сон, который будит человека, часто бывает пророческим, и к нему надо относиться со вниманием. — Он посмотрел на Ибаху своими узкими черными глазами. — Тэмуджин скоро увидит такой сон.

Он вышел из юрты.

— Посмотрим, что за сон увидит мой муж, — сказала Ибаха двум другим шаманам, направлявшимся к выходу. — Наверно, он подскажет ему, как отделаться от своего главного шамана.

Служанки смотрели на нее с раскрытыми ртами, завтра они непременно перескажут ее оскорбительные слова другим. Она склонилась над мужем, глаза того были закрыты, дыхание редкое и ровное. Ибаха сняла халат и скользнула под одеяло.

— Ибаха.

Она с трудом проснулась. Муж сидел на постели и смотрел на нее.

— Я знаю, как истолковать свой сон, — сказал он.

Она села. В темной юрте слабо светился очаг, служанки спали.

— Тебе он не понравится, — продолжал он. — Ты не собиралась стать моей женой. Духи приказали мне отказаться от тебя.

У нее к горлу подкатил комок. Она вцепилась в одеяло.

— Этого не может быть! — вскрикнула она. — Это проделки Тэб-Тэнгри… он сглазил тебя, он…

Хан схватил ее за руки. Из темноты донесся кашель и бормотание.

— Сны всегда говорили мне правду, — тихо сказал он. — Они всегда показывали мне, как быть. Этот подсказывает, что я должен отказаться от тебя.

— Не верь…

— Молчать. — Он наклонился к ней. — Чтоб я не слышал твоих возражений, иначе я расскажу все, что я еще увидел во сне, и тогда ничто не поможет тебе.

— Что же тебе могло присниться? — прошептала она.

— Что даже хану могут навредить честолюбивые дураки из его окружения. — Он позвал стражу. Вошел караульный. — Кто сегодня главный в карауле? — спросил хан.

— Джурчедэй.

— Пусть войдет. — Хан встал и плотно запахнул халат. — Одевайся, Ибаха, и покрой голову.

Ибаха, ошеломленная настолько, что не чувствовала страха, надела халат и покрылась платком. Это шаман внушил ему сон. Служанки проснулись, она даже представить себе не могла, что они теперь наговорят.

Джурчедэй вошел в юрту и приблизился к ним.

— Джурчедэй, — сказал хан, — ты служил мне верно. — Ибаха взглянула на грубое волевое лицо воина и отвела взгляд. — Ты заслуживаешь награды, которую я могу тебе дать, и я хочу, чтобы ты получил ее сейчас же. Моя красивая Ибаха-беки отныне твоя.

Нойон изумленно смотрел на него.

— Тэмуджин!

— Да будет тебе известно, что она безупречна, что она была хорошей и верной женой. Мне бы жить с ней, но я увидел сон, повелевший мне отказаться от нее. Раз уж мне приходится расставаться с ней, то кто, как не ты, заслуживает чести стать ее мужем. — Хан понизил голос. — Ее единственный недостаток в том, что она порой бывает туповата, но тебе самому ума не занимать, а красота ее вполне вознаградит тебя за все.

— Это большая честь для меня, — сказал генерал.

— Она оставит себе шатер и половину слуг, которых отдали за ней. У меня должна остаться ее повариха Ашиг, но и другие поварихи не менее искусны — ты отлично попируешь в шатре твоей новой жены.

Ибаха вглядывалась в лицо мужа. Она видела по его светлым глазам, что, отделавшись от нее, он не испытывает ни облегчения, ни печали.

— Ее потомство будет почитаемо, — продолжал хан, — словно она по-прежнему одна из моих жен. Ибаха не сделала ничего предосудительного — я бы не отдал такому верному другу дурную женщину. Я оскорбил духов, женившись на ней. — Он взял Ибаху за руку и подтолкнул к генералу. — Пусть она приносит тебе такую же большую радость, какую приносила мне.

Хан пошел к выходу и исчез. Джурчедэй смотрел на Ибаху, явно ошеломленный так же, как она. Она вырвала руку и побежала к выходу.

Хану подвели лошадь. Позади него несколько человек грели руки у костра. Один из них поднял голову. Она увидела черные глаза Тэб-Тэнгри.

— Когда я пойду в поход, — сказал Тулуй, — я добуду тебе золотую чашу из шатра даяна.

Сорхатани обернулась в седле.

— Твой отец собирается воевать с найманами?

— Рано или поздно ему придется. Может быть, осенью или в будущем году. Я уже достаточно взрослый, чтобы сражаться.

— Если только с найманами не будет заключен мир, — возразила она.

Тулуй нахмурился, а потом просиял.

— Не с ними воевать, так, может, с мэркитами.

— Не беспокойся, Тулуй. Войны будут всегда. У тебя будет много случаев проявить свою храбрость.

Тулуй становился похожим на отца, когда говорил о войне: выражение круглого лица было суровым и решительным, светлые глаза сияли. На лице у него была написана страсть. Возможно, став взрослым, он во многом будет походить на любимого ею человека.

Мелькнула мысль о сестре, от которой хан отказался прошлой зимой. Сделать это велено было ему во сне, но Сорхатани часто думала, что хан втайне чувствует облегчение, отделавшись от нее. «Ему следовало жениться на мне», — подумала она.

Но она поняла, почему он не женился. Она проявит свою любовь к отцу Тулуя, став хорошей женой его сыну.

— Поехали наперегонки, — сказал Тулуй.

— Я тебя могу и обогнать.

— Нет, не выйдет.

Его конь помчался. Она поскакала вслед, косы ее струились на ветру.

Гурбесу приказала принести ей голову Тогорила Ван-хана. Шея была вставлена в серебряное кольцо. Серебряное блюдо, на котором покоилась голова, лежало на куске белого войлока.

Глаза Тогорила из-под тяжелых век смотрели на очаг. Гурбесу предложила голове выпить, поднеся кубок к сжатым губам, и наложницы даяна при этом запели. Ван-хан приехал сюда, ища убежища, и его смерть была дурным предзнаменованием.

Девушки, сидевшие за спиной Гурбесу, продолжали щипать струны лютен. Даян продолжал вполголоса разговаривать о монголах с Та-та-тунгом. Бай Буха только и говорил о них, услышав о смерти Тогорила от рук найманских часовых. Стража не поверила утверждению старика, что он — Ван-хан.

Потом было много других дурных предзнаменований. Жеребенок любимой кобылы даяна задохнулся во чреве и появился на свет мертворожденным. У Гурбесу был третий выкидыш от Бай Бухи.