Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

Хотя первый консул, сделавшийся императором, нашел, что для него тесен Мальмезон, и перенес императорскую резиденцию в Сен – Клу, этот дворец оставался любимым дворцом Жозефины. Во времена своего величайшего блеска она не переставала заботиться о нем и часто жила там. Обстановка дворца была чудом искусства и стоила миллионы франков, что не раз выводило из себя императора. Все, начиная с мраморных каминов и кончая стулом, являлось произведением искусства. Картины Гро, Жиродэ Герена украшали стены зал. Повсюду виднелись бюсты и портреты Наполеона.

В этот ненастный январский вечер 1814 года Наполеон в сопровождении только одного своего мамелюка Рустана приехал проститься перед отъездом в армию с подругой былой славы и величия.

Несмотря на свои пятьдесят лет, Жозефина все еше была красива увядающей красотой. Ее высокая фигура по – прежнему оставалась гибкой и стройной, большие темные глаза креолки не утратили своего блеска, волосы – густоты. При отблеске камина и освещении люстр со свечами под матовым стеклом ее лицо, конечно, не без помощи художественной косметики, казалось лицом молодой женщины. И лишь тонкие морщинки у глаз да опустившиеся углы губ говорили о ее увядании.

Она сидела в кресле, сложив на коленях свои точеные, обнаженные до локтя руки. Рядом на диване лежала небрежно брошенная треуголка императора, а на ковре – его разорванные перчатки.

Император никогда не снимал перчаток, а всегда рвал их, запуская большой палец под ладонь…

Наполеон крупными шагами ходил взад и вперед.

– Нет, – говорил он, делая резкие жесты маленькой рукой, – мы еще поборемся, и они еще узнают тяжесть этой руки! Завтра я уезжаю в армию. И начнется последняя, страшная борьба.

– Отчего, Наполеон, ты не заключил мира, когда его тебе предлагали? – робко спросила Жозефина.

Наполеон остановился перед ней и, ударяя правой рукой по ладони левой, сказал:

– Если бы я был наследственным монархом, я бы не колебался ни одной минуты и согласился на все их требования. Но троном я обязан только себе, своей славе, своим победам. Я создал новую Францию – и я ее император. С уничтожением этой Франции – я перестану быть императором! И я скорее погибну под развалинами колоссального здания империи, чем соглашусь на мир, отнимающий у меня даже наследие директории! Моя династия должна наследовать империю…

– Династия, династия, – с горькой улыбкой начала Жозефина. – Я знаю, что со времени смерти несчастного малютки Наполеона – Шарля, сына моей Гортензии, ты начал, думать о династии…

Мрачно нахмурясь, слушал Наполеон.

– Ради этого, – продолжала Жозефина, – ты отрекся от своего счастья. Не хмурься, Наполеон, я не требовала от тебя верности. Я была терпеливой женой и не докучала тебе… Но ты знаешь так же хорошо, как и я, – суеверно продолжала она, – что наши судьбы тесно связаны, что, расставшись со мною, ты потерял удачу… Это знает вся Франция!..

– Моя звезда еще не погасла, – сказал Наполеон.

Он подошел к окну и откинул портьеру, словно на самом деле хотел увидеть сейчас на небе свою ослепительную звезду. Но ни одна звезда не сияла на темном небе, покрытом зимними тучами. Он опустил портьеру и нетерпеливо снова стал ходить по комнате.

– И что приобрел ты своей женитьбой на австриячке? – продолжала Жозефина. – Твой тесть в числе твоих врагов… Я чувствовала грядущие беды, когда не хотела развода… Посмотри, после женитьбы дела в Испании стали хуже, в России тебя постигла неудача, Германия потеряна для тебя, и враги перешли уже Рейн… Твои братья уже лишены престолов, и ты… – Она закрыла лицо руками и добавила. – Я боюсь, боюсь, Наполеон!

Суеверные воспоминания, старые предсказания, – гадалки с острова Мартиники и Ленорман, заключенной в тюрьму, – что его судьба находится под влиянием звезды Жозефины, овладели императором.

– Все это вздор, – сказал он наконец, – они мне не страшны…

Но было видно, что слова Жозефины произвели на него впечатление. Не теми ли чувствами и желанием обмануть рок были вызваны его лихорадочные, расточительные заботы, его трогательное старание сделать перемену положения Жозефины после развода менее заметной. Он объявил, что она остается коронованной императрицей, он окружил ее блестящим штатом, подарил ей дворцы и замки, назначил ей три миллиона франков в год и, кроме того, платил все ее долги. Ее желания стали законом, но он не мог обмануть подстерегающего рока…

Он сел рядом с ней, отвел от ее лица руки и нежно сказал:

– Не предавайся мрачным предчувствиям, Жозефина. Не расстраивай меня перед великим делом своими слезами. Ты знаешь, я никогда не мог видеть равнодушно твоих слез.

Жозефина улыбнулась сквозь слезы.

– Вспомни это, – продолжал он, касаясь кольца на мизинце ее руки, – и верь.

Это было то кольцо, которым молодой генерал Бонапарт обручился с вдовой Богарне, Жозефиной – Марией – Розой, почти двадцать лет тому назад. На этом кольце, с которым она никогда не расставалась, был выгравирован девиз честолюбивого и суеверного генерала: «au destin».

Наполеон снова встал.

– Я не обманываю себя, Жозефина, – начал он, – мое положение отчаянное. Против шестисот тысяч союзников я не могу выставить даже ста тысяч. Солдаты мои молоды. Мои старики полегли в снегах России и равнинах Эльбы. Но я верю в свою звезду, и только эта вера да бездарность и безумие Блюхера, да бездарность и трусость князя Шварценберга могут спасти меня. Я оглушу их молниеносными ударами, заставлю их трепетать и тогда за ключу мир, достойный меня и Франции и гарантирующий права Европы…

Он прошелся по комнате и остановился у камина. Красный отблеск падал на его лицо, мрачное и озабоченное. Смотря на пламя камина, он медленно начал. Очевидно, он чувствовал потребность высказаться перед единственным человеком в мире, с которым он мог теперь говорить откровенно. Он не мог пугать мрачными мыслями свою жену, не мог быть откровенным и со своими маршалами, уже усталыми и жаждущими мира. Только здесь он мог сказать все, что тяготило его душу.

– Предчувствия! Предчувствия! Они овладевают иногда и мной. Но я подавляю их. Иногда мне кажется, что я теряю власть над судьбой. Смерть Дюрока, моего единственного друга, похожа на гримасу судьбы… Везде, где меня нет, дела идут плохо. Мои маршалы устали. Они хотят мира. У них у всех есть жены, дети, дворцы, охота, деньги!.. Они хотят наслаждаться! Разве у меня нет тоже дворца, жены, сына?

Он резко повернулся и мрачно и тихо добавил:

– В моей армии ведут честную игру только молодые офицеры, еще не заслужившие себе герцогских и княжеских титулов! Теперь прощай, Жозефина, – закончил он, крепко обняв ее.

Со сдержанным рыданием Жозефина прижалась к нему.