Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

Бешенство и отчаяние охватывали душу Соберсе. Он предчувствовал уже погибель Франции. Он хорошо знал силы Франции и силы всей Европы, ополчившейся на нее, чтобы надеяться на победу, несмотря на весь гений императора… Истощенный двадцатилетней гигантской и победоносной войной, народ уже не мог оказать того сопротивления вооруженной Европе, которое двадцать лет тому назад удивляло мир… Соберсе уже видел страшные следы, оставляемые за собой немецкими полчищами, особенно прусскими войсками Силезской армии фельдмаршала Блюхера. Но и имя Соберсе становилось известным прусским гусарам. Не раз среди их кровавого торжества в каком‑нибудь беззащитном местечке он падал, как гром, им на голову. И его суд был короток. Ни один насильник не находил у него пощады.

Соберсе совершил глубокую разведку вдоль Ажуйского леса. Растрепав армию Блюхера, Наполеон занял своими главными силами позиции от Бриенна до Ла – Ротьера между путями, ведущими на Париж по долинам Сены и Марны.

Неприятельские колонны двигались до такой степени беспорядочно и безо всякого плана, что не было возможности предвидеть их направление. Наполеон был в недоумении. Недостаток кавалерии и непроходимые дороги чрезвычайно затрудняли разведку. Появление самого Наполеона у Бриенна, в свою очередь, тоже было совершенно неожиданно для союзников. Шварценберг сейчас же растерялся и принял самое пагубное решение – выжидать. Если бы ему предоставили полную свободу действий, то, несмотря на чудовищную несоизмеримость сил, дело союзников было бы проиграно, Главная армия была бы уничтожена по частям и отброшена за Рейн, и Наполеон мог бы диктовать условия мира. Поставленные на втором плане, русские генералы доходили чуть не до открытого неповиновения, видя неминуемую гибель русских под командой пруссаков и австрийцев. Наконец в действия австрийского фельдмаршала вмешался Александр и в бурную ночь приехал в главную квартиру князя в Бар – сюр – Об; с его приездом было решено начать наступление.

Отряд Соберсе осторожно продвигался вперед. Они ехали уже довольно долго в полной тишине, когда услышали с юга из‑за холмов совсем близко частые ружейные выстрелы. Отряд понесся на выстрелы. Доскакав до крутого подъема, Соберсе остановил отряд и, велев спешиться двоим егерям, отправил их на разведку, а сам остановился у подножия холма. Выстрелы затихли, и снова наступила тишина. Разведчики исчезли в густом орешнике, покрывавшем холм.

Соберсе закурил трубку, слез с лошади и сел у дороги на пень. После Лейпцигского сражения он все время чувствовал себя словно подавленным. Его разум и его воображение не могли справиться с тем страшным поворотом судьбы, который совершился в последние полтора года.

Но Соберсе знал и чувствовал одно: что в славе или величии, поражении или победе, в горе или счастии он никогда не оставит своего императора.

Разведчики скоро вернулись и привели с собой мальчика лет десяти. Они нашли его горько плачущим в чаще орешника. Немцы в деревне. Бедный мальчик дрожал. Немцы вошли в деревню. Их офицеры заняли дом господина кюре. Потом они вывели господина кюре на улицу и расстреляли его у стены церкви. Потом солдаты бросились по домам, беспорядочно стреляя, требуя денег и вина… Ворвались и к ним в дом. Отца ударили прикладом по голове, мать потащили за волосы в погреб…

– Как звать тебя? – спросил Соберсе.

– Жак, господин капитан, – ответил мальчик, плача.

– Не плачь, Жак, – со странной улыбкой сказал Соберсе. – Мы утешим тебя; ты, наверное, знаешь, как можно подойти к деревне незаметно со стороны Ажуйского леса.

Мальчик радостно закивал головой.

– О, господин капитан, – восторженно сказал он, и его глаза высохли, – я знаю дорогу. Я выведу вас к самому дому господина кюре из леса. Но, – добавил ребенок серьезно, оглядываясь, – вас мало, господин капитан, их не меньше ста.

– Ну, что ж? – улыбнулся Соберсе. – Разве ты думаешь, что один драгун не стоит четырех немцев?

Раздирающие душу крики неслись почти из каждого дома. Безнадежная, но отчаянная борьба происходила во дворах и на единственной улице деревни. Старики и подростки с голыми руками набрасывались на хорошо вооруженных немцев, защищая своих жен и дочерей. Через выбитые рамы немецкие солдаты выбрасывали убогий крестьянский скарб. Разбивали сундуки, вспарывали тюфяки, ища денег. Из погребов выкатывали бочонки сидра и холодного вина, ловили домашнюю птицу, закалывали поросят и телят. И вдруг неожиданно, покрывая на мгновение отчаянные вопли, пронесся грозовой крик:

– Вперед! Смерть разбойникам!

И французские конные егеря бурей ворвались с двух сторон в деревню. В одно мгновение находившиеся на улице немцы были изрублены. Спрыгнув с коней, егеря бросились по дворам. Обезумевшие, застигнутые врасплох немцы гибли, не успевая оказать сопротивления, под бешеными ударами сабель. Кто успевал, бросал оружие и поднимал руки вверх, но разбирать не было времени. С тремя человеками Соберсе ворвался в дом кюре. Недалеко от крыльца с раскинутыми руками лежал труп старого кюре. Седые волосы его были в крови и грязи, но лицо, спокойное и ясное, с полуоткрытыми глазами, было обращено к небу…

Двое немецких офицеров едва успели вскочить.

– Сдавайтесь! – закричал Соберсе, поднимая саблю.

Вместо ответа раздался выстрел, но в ту же минуту выстреливший немец упал с разрубленной головой.

Другой попытался выскочить в окно, но был схвачен. Его толстое лицо с низким лбом, обрамленным жесткими рыжими волосами, с щетинистыми усами, имело выражение трусливой злобы. Два егеря не очень деликатно держали его за руки.

– Кто вы такой? – резко спросил Соберсе.

– Я поручик Рейх, – ответил немец, – это единственное, что я скажу вам, больше я не отвечу ни на один вопрос.

– Я вас буду судить, поручик Рейх, – сурово сказал Соберсе. – Вы расстреляли кюре, вы отдали деревню на разграбление вашим солдатам.

– Приговор я знаю, – хриплым голосом возразил Рейх, побледнев.

Он уже овладевал собою и держался мужественно.

– Тем лучше, – холодно сказал Соберсе, поворачиваясь.

– Я хотел еще сказать вам, господин капитан, – остановил его Рейх, – что на вашем месте я поступил бы так же. И в свое время я не отступал от этого правила. Я ведь был в отряде майора Люцова, – добавил он со злой улыбкой.

– Ну что ж, – пожал плечами Соберсе, – вы пожнете то, что посеяли…

Из всего немецкого отряда уцелели, кроме Рейха, только трое. Пруссак, баварец и саксонец. Со связанными за спиной руками они стояли бледные, исподлобья глядя злыми глазами.

Соберсе вышел на крыльцо. Около него очутился маленький Жак.

– Вот он! Это он! – кричал Жак с горящими глазами, указывая ручонкой на пруссака. – Это он ударил моего отца прикладом и за волосы тащил мою сестренку. Это он. Убийца! Убийца! Убийца! – закончил он, грозя кулачонком немцу.