Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

Барон прервал это молчание.

– В этом нет надобности, – спокойно сказал он. – Поверьте, у нас есть в распоряжении другие могущественные средства. Вам известно, – продолжал он, – что я приехал сюда с особой миссией. Я должен повидать Меттерниха и Нессельроде. Быть может, я буду принят самим императором. Вас же я прошу продолжать вашу деятельность. Влиять, где возможно. И верьте в близкую победу.

Барон поклонился и сел.

Казалось, его слова очень ободрили приунывших верноподданных. За ужином было очень оживленно. Тосты сменялись тостами, и наконец восторженное настроение дошло до того, что можно было подумать, что назавтра уже назначено торжественное коронование французского короля Людовика XVIII в соборе Notre Dam de Paris.

Когда ушли восторженно настроенные гости и хозяин остался только с парижскими друзьями, барон со смехом сказал:

– Ну, де Брольи, эти господа, кажется, умеют только кричать. Положим, и это может пригодиться.

Де Брольи махнул рукой.

– Только д'Арвильи имеет значение благодаря своим связям при русском дворе, – ответил он. – Он полезен тем, что держит нас в курсе настроений главной квартиры. Но скажите, Витролль, толком, как обстоят дела и с чем вы приехали, и как вы ухитрились приехать?

– Мне ничего не стоило получить пропуск, – ответил, усмехаясь, Витролль, – даже от самого короля Иосифа через нашего друга, его камергера Жокруа. Мобрейль, – он кивнул головой в сторону шевалье, – ехал в качестве моего камердинера.

Де Брольи кинул на шевалье взгляд и невольно подумал, что лакейская ливрея была ему очень к лицу, хотя внутренно сознался, что не рискнул бы нанять себе лакея с такой физиономией.

У Витролля тоже было богатое прошлое. Этот дворянин из Дофине, промотавшийся в свое время и разорившийся, тоже участвовал в покушении Кадудаля на жизнь первого консула, но спас себя и снискал благоволение, скомпрометировав доносом Моро, как якобы тоже участника заговора. Не переставая служить Бурбонам, он недурно устроился при империи, сохранил дружбу Фуше, стал близким к Талейрану человеком, получил титул барона империи и теплое местечко инспектора казенных ферм. Что касается его спутника, шевалье Мобрейля, то среди всего этого подозрительного сброда он считался драгоценным человеком для самых гнусных поручений. Шпионаж, пасквиль, анонимный донос, тайное преступление – это была сфера его деятельности. Даже такие люди, как Витролль, относились к нему с некоторым презрением.

– Вот что, дорогой Брольи, – продолжал Витролль, – с вами я могу быть вполне откровенен. Наши дела принимают, действительно, благоприятный оборот. Талейран уже за нас. Вот, – он ударил рукой по боковому карману, – здесь лежит записка, переданная мне герцогом Дальбергом от Талейрана к графу Нессельроде.

– Но Талейрану опасно доверять, – заметил Брольи, – этот бывший отенский епископ продает там, где дороже. Не могу не сказать, что покойный маршал Ланн довольно метко назвал его» навозной кучей в шелковых чулках».

– О, – возразил Витролль, – здесь его прямая выгода. Кроме него, за нас министр полиции герцог Ровиго, аббат де Прадт, барон Луи, императорские префекты Паскье и Шабраль и еще много других высших должностных лиц. Говорю вам, Брольи, Париж в наших руках. И к его голосу император Александр должен будет прислушаться, – уверенно закончил Витролль.

– Но для этого надо сперва свергнуть Наполеона, – заметил Брольи.

– У него нет армии, – сказал Витролль. – Его песенка спета. После того как Александр решил, несмотря на все старания Меттерниха, свергнуть Наполеона, Меттерних тоже присоединился к нам. Он боится, что Александр призовет на престол наследного принца шведского Бернадотта.

Во время этой беседы Мобрейль угрюмо молчал.

– Шатильонский конгресс – одна комедия, – продолжал Виттролль. – Разве вы не видите, лишь только Наполеон готов принять условия, союзники предъявляют новые требования. Нет, мира не будет… В крайнем случае, так или иначе, но Наполеон будет устранен…

И Витролль бросил быстрый взгляд на Мобрейля. Брольи заметил этот взгляд и пристально взглянул на шевалье.

– Он будет устранен, – как зловещее эхо, повторил Мобрейль.

На следующий день Витролль вернулся радостный и сияющий. Он был принят и Нессельроде, и Меттернихом, и самим императором.

– Дорогой Брольи, – сказал он, – наши шансы поднялись. К сожалению, подробностей сообщить не могу. Скажу одно. От меня потребовали» доказательств», и я дал их. О» нас» уже думают. Это большой успех. Пусть д'Арвильи поддерживает существующее настроение. В главной квартире уверены в близкой и окончательной победе. Дорогу на Париж считают свободной. Блюхер летит вперед по берегу Марны, но ему приказано не вступать в Париж без русского императора. Известий от него ждут со дня на день, и главная квартира готова к отъезду в Париж. Да здравствует Людовик XVIII!

Ночью Витролль и Мобрейль уехали, окрыленные радостными надеждами..

Витролль был прав. После победы при Ротьере занятие Парижа считалось в главной квартире несомненным.

Александр был озабочен тем, чтобы медленность движений Шварценберга не дала Блюхеру возможности первому вступить в Париж, и писал ему, чтобы его войска не входили в Париж до прибытия туда союзных монархов, что» политические соображения величайшей важности того требуют».

Императорская квартира пребывала в радостном ожидании.

Наконец, по настоянию Александра, Главная армия медленно и лениво двинулась вперед.

Следом за нею выехала из Труа по дороге в Ножан и императорская квартира.

Блюхер, действительно, торопился. Он двинул свою Силезскую армию вдоль Марны и по обыкновению отдавал только один приказ: «Вперед». Уверенный почти в полном уничтожении французской армии после битвы при Ла – Ротьере, он шел усиленными переходами, разбросав более чем когда‑либо отдельные части своей армии.

Маршалы угрюмо перешептывались в тесной приемной императорской главной квартиры в Ножане.

– Нам нужен мир, – говорил вполголоса Ней, встряхивая своей львиной гривой. – Что можем мы сделать теперь, после Ла – Ротьера!

Макдональд пожал плечами:

– Он весел, как после победы.

Немного в стороне от них с мрачным усталым лицом стоял маршал Мармон, герцог Рагузский. Он стоял, опустив голову, по – видимому, в глубоком раздумье. Темные волосы в беспорядке падали на его лоб.

– Ваше мнение, герцог? – обратился к нему Макдональд.

Маршал поднял голову.

– Мое мнение? – переспросил он, словно сразу не поняв вопроса. – Мое мнение? Да, я очень устал… Он сам сказал: «Молодая гвардия тает, как снег…» – А когда я указал ему на жалкую участь жителей и всей Франции, разоренной этими разбойниками – немцами, знаете, что он ответил мне? Он буквально сказал мне: «Ну, в этом еще нет большой беды! Когда крестьянина ограбили и сожгли его дом, ему не остается ничего больше, как взять ружье и сражаться». Вот его слова. Поговорите с ним! – добавил Мармон, безнадежно махнув рукой.