Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

Маре задумчиво покачал головой.

– Все же надо торопиться, – сказал он, – я от себя напишу Коленкуру. Как жаль, что союзные монархи высказали решительное желание, чтобы переговоры вел герцог Виченцкий, а не я.

– Да, это очень жаль, – вздохнул Фен, пожимая руку Маре.

Маре ушел, а Фен погрузился в чтение груды бумаг. Из кабинета звучали оживленные, бодрые голоса. Шум открываемой двери заставил Фена поднять голову. На пороге показался дежурный адъютант.

– Курьер из армии герцога Реджио с экстренным донесением, – произнес адъютант. – Он просит доложить о нем императору.

– О – о, – встрепенулся Фен, – пусть войдет, я доложу сейчас. Таких гостей не задерживают.

Адъютант вышел и тотчас же вернулся в сопровождении виконта де Соберсе. Соберсе имел усталый, но вместе с тем радостный вид. Он весь был забрызган грязью.

Фен кивнул головой и поспешил в кабинет.

– Император ждет вас, – произнес он, тотчас же возвращаясь.

Виконт, заметно взволнованный, вошел в кабинет и, отдав глубокий поклон, остановился у порога.

– А, Соберсе! – воскликнул император. – Вы, наверное, привезли нам хорошие вести?

Маршалы ждали с напряженным вниманием.

– Ваше величество, – прерывающимся голосом начал Соберсе, – герцог Реджио приказал мне донести его высочеству принцу Невшательскому, что армия князя Швар – ценберга медленно идет из Труа на Париж, а Силезская армия фельдмаршала Блюхера двинулась по левому берегу Марны через Эперне, Дорман, Шато – Тьерри и Ферте – су – Жуар…

– А! – вырвалось у императора короткое торжествующее восклицание. Глаза его засверкали, ноздри слегка расширились. – Вы уверены в этом? Вы не ошибаетесь?.. – быстро спросил он.

– Нет, государь, – ответил Соберсе, – ручаюсь головой, я сам убедился в этом.

– Но ведь этот свинцовый болван губит свою армию! – воскликнул Наполеон, бросаясь к разложенной на большом столе карте. Несколько мгновений он смотрел на карту, потом весело обернулся и крикнул: – Герцог Рагузский, вам принадлежит честь первого удара. Взгляните, друзья мои. Я говорил, что прямой удар на Париж для них недостаточно учен. Браво! Браво! Драгоценный Блюхер!

Маршалы наклонились над картой, с любопытством слушая короткие, похожие на восклицания, замечания Наполеона. Они были слишком военными, чтобы не почувствовать положения и не затрепетать знакомым трепетом ожидания победы. Они с полуслова поняли своего вождя и императора. Они увидели добычу, беспечно стремящуюся к своей гибели, и в них заговорила кровь прирожденных воинов.

Бертье уже торопливо набрасывал на бумагу отрывочные приказания императора. В эти минуты усталые маршалы, казалось, забыли свои мечты о мире. Во всяком случае, если мир – то поело победы! Мир со славой! И они верили в эти минуты, что вновь пробудился усыпленный гений Наполеона и что опять для него нет ничего недостижимого.

Взгляд императора упал на Соберсе, бледного, едва державшегося на ногах.

– Как, Соберсе! – воскликнул он. – Вы все еще капитан? Поздравляю вас с чином полковника. Пожалуйста, без благодарности, мой друг. А теперь идите отдыхать. Я позову вас, когда будет нужно.

Когда к вечеру зашел Маре в ожидании инструкций, Наполеон только нетерпеливо махнул рукой и сказал:

– Мне теперь не до вас, я задумал устроить хорошую потасовку Блюхеру!

– Ну, Гнейзенау, что вы скажете? А? Генерал Бонапарт растаял, и черт побери старого Блюхера, если я не взорву Иенского моста и не утоплю в Сене Вандомскую колонну!

При этих словах Блюхер ударил кулаком по столу. Он остановился со своей главной квартирой в небольшой деревеньке по дороге на Фер – Шампенуаз, для короткого ночлега. Деревня была покинута жителями, и в продолжение часа пруссаки дочиста успели ограбить оставленные дома. При этом было захвачено несколько крестьян. Их подвергли допросу, но так как они или не хотели, или не могли дать никаких сведений о движении французских войск, гусары Блюхера, связав их и сняв с них обувь, с веселыми шутками положили их босыми ногами на горячие угли. Когда это не помогло, их повесили по приказанию фельдмаршала.

Блюхер сидел за столом, окруженный своим штабом. Любимые его адъютанты Ностиц и Герцфельд усердно подливали ему где‑то награбленный старый рейнвейн. Штабные жадно ловили слова фельдмаршала, покрывая каждую его остроту дружным хохотом. Фельдмаршал был в отличном расположении духа.

– Теперь все, кажется, сделались» вперед», не только один я, – самодовольно говорил он.

– Император Александр просит не вступать без него в Париж. Как вы думаете, дети? Ведь, ей – богу, мы заслужили эту честь. Мы – победители их пугала, этого выскочки! Вот слава! – философски добавил он, – я всегда говорил, что его слава раздута. Если бы у меня была в свое время такая армия, как сейчас, верьте, дети, не было бы ни Аустерлица, ни Иены, это так же верно, как то, что я Блюхер. Вся его стратегия ни к черту ни годна. Так ли я говорю, дети?

Со всех сторон посыпались льстивые фразы.

– Наполеон бежит перед нашим высокопревосходительством! – воскликнул Ностиц, поднимая стакан. – Hoch!

– Hoch! Hoch! – раздались восклицания.

– Послушайте, дети, – начал Блюхер, заметно захмелевший. – Мы идем вперед. Перед нами Макдональд, который улепетывает. Остальные французские войска не могут нас остановить, потому что… Гнейзенау, почему? А?.. Какие там болота?..

Гнейзенау поднял голову и серьезно ответил:

– Нас прикрывают Сен – Гондские болота.

– Вот, вот, – продолжал Блюхер. – Так я хотел сказать, что если я захвачу Бонапарта, я просто повешу его. Ведь он не больше, как разбойник… Так ли, дети?

Но» дети» не успели ответить, так как в это мгновение послышался топот, и чей‑то громкий хриплый голос закричал:

– Где же фельдмаршал? Я не могу терять ни минуты!

Все мгновенно насторожились. В звуках этого голоса было что‑то внушавшее недобрые предчувствия. Через минуту дверь порывисто открылась, на пороге показался молодой русский офицер. Он был очень бледен и, видимо, взволнован. Остановясь на пороге, он обвел присутствовавших глазами. Он увидел возбужденные лица, бутылки на столе, старика Блюхера с обвислыми усами и мутными глазами, в расстегнутом мундире, под которым виднелась грязная рубашка, и, остановив сделавшиеся злыми глаза на лице Блюхера, произнес срывающимся голосом:

– Ординарец генерала Сакена, корнет Белоусов. Сегодня Наполеон атаковал корпус графа Олсуфьева близ Шамп – Обера. Корпус уничтожен. Граф Олсуфьев в плену. Французская армия двигается к Монмиралю на войска барона Сакена. Барон просит поддержки или инструкций.

И, глядя почти с ненавистью в лицо фельдмаршала, Белоусов повторил: