Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

А Наполеон продолжал:

– И как смеют мне делать такие неслыханно оскорбительные предложения, когда мои победоносные войска стоят у ворот Берлина и Бреславля, когда здесь я сам с трехсоттысячною армией! Австрия, не вступая в бой, не извлекая даже меча, смеет предлагать такие условия! И это предлагает мне мой тесть? Нет! Униженный престол Франции будет плохим убежищем для его дочери и внука!

Наполеон уже ходил по комнате крупными шагами.

– Вы не нужны мне, – продолжал он, – скажите императору, что союзного договора двенадцатого года больше не существует!

Затем, круто повернувшись, он остановился перед Меттернихом и, прямо глядя ему в лицо, медленно произнес:

– Сколько дала вам Англия, Меттерних, чтобы вы сделались моим врагом?

При этом неожиданном оскорблении вся кровь бросилась в лицо Меттерниха, и он, задыхаясь, мог только произнести:

– Ваше величество…

Наполеон повернулся, и из его рук упала шляпа.

Первым привычным движением Меттерниха было нагнуться и поднять ее. Но он сейчас же выпрямился и не поднял ее. Этот поступок наполнил его самодовольством. «Все равно, – мелькнуло в его голове, – все кончено». Это было чувство лакея, которого выгоняют и который грубит на прощание своему барину.

Вспышка погасла. Лицо императора приняло обычное выражение. Меттерних, желая хоть чем‑нибудь уязвить Наполеона, сказал:

– Ваша армия очень храбра, ваше величество, но ведь это все дети. Я видел их… Им тяжела походная жизнь.

Наполеон быстро повернулся.

– Что вы понимаете, – с пренебрежением заметил он, – вы – не солдат. Жизнь своя и чужая не имеет значения на войне. Что значат эти триста тысяч. Пусть погибнут, на смену придут другие.

Меттерних уже совсем овладел собою. Вопрос был решен; он вернул себе свою находчивость и, сделав шаг к двери, насмешливо произнес:

– Позвольте, ваше величество, отворить двери и окна, чтобы вся Европа слышала вас.

Но Наполеон, погрузившись в задумчивость, не слушал его и молча начал ходить по кабинету. Меттерних ждал.

Наконец император остановился и совершенно спокойным голосом произнес:

– Можете уверить императора, что я охотно заключу мир, если Австрия поймет свою истинную пользу. Необходимо немедленно созвать конгресс. Поговорите об этом с герцогом Бассано. Ему известны мои намерения. Моя уступчивость Австрии идет дальше Иллирии.

Наполеон кивнул головой, и Меттерних с низким поклоном удалился. Мрачная задумчивость овладела императором. Он долго смотрел в окно. Обернувшись, он увидел Фена.

– А, – сказал он, – вы были здесь. Тем лучше, – и, помолчав, добавил: – я, кажется, сделал большую ошибку, Фен. Я приобрел смертельного врага, а было так легко купить друга…

Наполеон был прав. Меттерних вышел от него с глубокой ненавистью в душе. «Никакие конгрессы теперь не помогут. Это будет одна комедия, – думал Меттерних. – Война!»

Ночь была очень темна. Моросил дождь, и холодный ветер шумел в лесу, где расположился небольшой партизанский отряд. Этот отряд принадлежал к черной дружине майора Люцова. Отряд забрался слишком далеко вглубь неприятельского расположения и теперь направлялся на соединение с главными силами Люцова, оперировавшими под самым Дрезденом. Дорога была трудна и опасна. Со всех сторон были раскинуты неприятельские войска: вестфальские, вюртембергские, баварские, саксонские и французские. Опасаясь партизанской войны, боясь, что она может перейти в народную и увлечь за собою всю остальную Германию, Наполеон называл партизанские отряды разбойничьими шайками и отдал приказ истреблять их без сожаления, желая в корне подавить народное движение. Ему хорошо были памятны Испания и Россия. Но он ошибался в оценке людей и народов. Германия не была ни Испанией, ни Россией. Немцы были слишком благоразумны, чтобы сжигать свои насиженные гнезда и вооружаться топорами или косами против пушек и ружей его армии. Воодушевление, охватившее Северную Пруссию, не имело общего характера и далеко не распространилось. Движение было главным образом среди пылкой молодежи, поддерживаемое сравнительно небольшой группой проповедников новой Германии; народ же, в общей массе, не хотел и боялся всеобщей войны. Воззвания союзников имели мало успеха в остальной Германии. План поднять всю Германию потерпел полное крушение. Участие прусского ландштурма, численно незначительного в обшей массе союзных войск, еще не делало войну народной. Самая толща не была затронута, а зажиточные классы выразили свое участие лишь в пожертвованиях, но и эти пожертвования, сравнительно изобильные при вступлении русских войск, почти прекратились, лишь только начались неудачи. Партизанский отряд Люцова был сформирован в надежде, что к нему будут стекаться добровольцы из всех германских государств. Отряд был снабжен и артиллерией, и кавалерией, русские военные власти оказали ему тоже деятельную поддержку. Но надежды не оправдались. Приток добровольцев был ничтожен, он не достиг и нескольких сотен, включая сюда даже некоторое количество, по большей части искателей приключений – итальянцев, испанцев, тирольцев. Ему было далеко до народной армии, о которой мечтали союзники.

Народная война не удалась. Баварцы, вюртембержцы, вестфальцы, саксонцы, недавно приветствовавшие императора Александра, и члены Рейнского союза оставались по – прежнему покорны своему» тирану». Кроме того, действия черной дружины приобрели в значительной мере действительно разбойничий характер. Не говоря о французах, которых избегали брать в плен, а если брали, то расстреливали, отдельные шайки без зазрения совести грабили и жгли целые деревни своих баварских, саксонских и прочих сородичей. И испуганное немецкое население во многих местах более боялось своих освободителей, чем французов. И только немногие отряды, сформированные не из регулярных войск, а из интеллигентной части общества, преимущественно студентов, исполняли свои смелые задачи с истинным благородством и патриотизмом. Но зато в самых недрах черной дружины уже возникали серьезные разногласия, и не раз дело доходило чуть не до открытого разрыва. Большую часть дружины составляли солдаты регулярных войск, и между ними и ландштурмистами были почти враждебные отношения.

Новикову удалось выпросить назначение в дружину, и Винцингероде дал ему пятьдесят казаков. С большим трудом удалось Даниле Ивановичу найти дружину в тылу неприятельских войск и присоединиться к ней за Люценом, откуда дружина, разбившись на несколько более или менее крупных отрядов, двинулась разными дорогами к Дрездену.

Сам Люцов с главными силами до полуторы тысячи человек с артиллерией уже зашел за Дрезден, куда стягивал все разбросанные отряды, рассчитывая напасть на саксонцев, идущих из Богемии.