Нина Молева - Софья Алексеевна

— Господи, откуда силы брались!

— А ты, государь-братец, сомневаешься: имя несчастливое. Будет наша Марфа Алексеевна в бабу, сам увидишь, будет! Вот только жизни легкой в теремах не бывает, ой не бывает. Тут уж и царская воля бессильна.

29 августа (1652), на день Усекновения главы Пророка Предтечи Крестителя Господня, через две недели после Успенского поста, начато копать рвы и набивать сваи под постройку новой патриаршьей церкви в Кремле. Далее по зимнему пути завезено 100.000 кирпичей, 1.000 бочек извести, 3.000 коробов песку.

1 сентября (1652), на первый день нового 7160 года, патриарх Никон в Чудовом монастыре крестил новорожденную царевну Марфу Алексеевну. В собор младенца несла и у купели держала государыня-царевна Ирина Михайловна.

Царицу с прибавлением семейства поздравил. В царицыных палатах от росного ладану синё. Свечи что у киота, что в молельной без счету горят. Дьячок старенький псалмы читает. Черничек толпа. Снуют. Суетятся. В пояс кланяются. Того в толк не возьмут, что супругу с супругой иной раз на особности потолковать надо. Распорядиться пришлось.

Марья плата белей. Видать, ослабла. Губы все молитву шепчут, не устают. Тетки сказывали, Великая старица по-иному живала. Монашеского чину не рушила, а всегда при себе двух дурок держала — Манку да Марфу уродливую. Все между собой ссорились — бабу потешали. Арап Иванов Давид на посылках — на стульце у кресла бабы сидел. Чего запонадобится, сей час летит. Быстроногий. Увертливый. Жив еще. Поседел весь, спина колесом, а жив. За бабу первый богомолец. Так у гроба ее в монастыре Новоспасском и живет.

А бахарь бабин, что сказки ей сказывал, Петрушка Тарасьев-Сапогов, преставился. Лет на десять бабу пережил. Ладно так былины выпевал — батюшка тоже его всегда жаловал.

Кто ни вспоминал: в одежде баба строга была, службы церковной ни единой не пропускала. А в келейках своих и посмеяться и пошутить могла. Тетка, княгиня Черкасская Марфа Никитична говаривала, что сердцем у Великой старицы каждый из семейных отогреться мог. Всех жалела.

Вот патриарх Филарет один никогда не заглядывал — очень Великая старица о нем печалилась. Да ведь как угадать, может, потому ее келейки и сторонился, что памяти своей боялся.

Слаб человек — что сам себе строго-настрого не прикажешь, с тем и сердцем не справишься. Каково оно близких-то терять! О Никите Одоевском [20] Никита Иванович Одоевский (ок. 1602–1689) — боярин с 1640 г, дипломат, воевода. подумаешь — в глазах темнеет. Горе-то какое, Господи! Сына в одночасье потерять! Вот уж истинно, несведом человек, когда беда в ворота постучит, на каком коне во двор въедет.

1 ноября (1652), на день Бессребреников и Чудотворцев Космы и Дамиана Асийских, вернувшись с охоты, царь Алексей Михайлович написал письмо князю Никите Одоевскому, бывшему на воеводстве в Казани, о посещении своем подмосковной княжеской вотчины села Вешнякова и внезапной кончине сына княжеского Михаила:

«И в тот день был я у тебя в Вешнякове, а он здрав был, потчивал меня, да рад таков, а ево такова радостна николи не видал. Да лошадью он да брат его князь Федор челом ударили, и я молвил им: Потоль я приезжал к вам, что грабить вас? И он, плачучи, да говорит мне: Мне-де, государь, тебя не видать здесь. Возьмите, государь, для ради Христа, обрадуй батюшку и нас. Нам же и до века такова гостя не видать. И я, видя их нелестное прошение и радость несуменную, взял жеребца темно-сера. Не лошадь дорога мне, всего лучше их нелицемерная служба и послушанье и радость их ко мне, что они радовалися мне всем сердцем. Да жалуючи тебя и их, везде был, и в конюшнях, всего смотрел, во всех жилищах был, и кушал у них в хоромех; и после кушанья послал я к Покровскому тешиться в рощи в Карачельския. Он со мною здоров был, и приехал я того дни к ночи в Покровское. Да жаловал их обоих вином, и романеею, и подачами, и комками. И ели у меня, и как отошло вечернее кушанье, а он встал из-за стола и почал стонать головою, голова-де безмерно болит, и почал бить челом, чтоб к Москве отпустить для головной болезни, да и пошел домой…

Князь Никита Иванович! Не оскорбляйся, токмо уповай на Бога и на нас будь надежен».

Седьмого января (1653), в день Собора Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, патриарх Никон ходил в тюрьму и раздал сидельцам тамошним по гривне и по 2 гривны человеку да пожаловал каждому по денежному калачу. На калачи потрачено 3 рубля 23 алтына 4 деньги.

Собинной друг про письмо узнал — разгневался: промысел Божий обсуждать хочешь? Кто ты есть, чтобы утешать от произволения Божия грешника? Кто? Князю бы покориться, о вкладах в монастыри и церкви на помин души сына, по мере богатства своего, позаботиться, а ты его милостью царской утешать вздумал! Гордыня в тебе, государь, гордыня непомерная… Смирение постигать надо. Такой науки тебе на всю жизнь хватит — потомкам завещать придется. На себя погляди: то сын тебе княжий представился не ко времени, то царская дочь ни к чему родилась. Человеческий суд противу Божьего всегда неправый. У тебя власть — тебе о державе денно и нощно радеть надо, не тщеславие тешить…

Чем оправдаться? Разве что молодыми летами? Шестнадцати не было, как на престол вступить пришлось. Да и нынче не перестарок — двадцать четыре всего-то. Всего-то? А великий князь Дмитрий Иванович Донской семнадцати кремль белокаменный ставить почал, от литовцев с тверичанами отбиваться — по совету святителя Алексия.

Кругом прав святейший. Одно счастье — сподобил Господь его на пути своем встретить. И царю облегчение великое, и государству нашему на пользу. Сколько примеров таких было. Что Донской! А государь-батюшка с патриархом Филаретом? Те-то в управление государственное входили, а собинной друг все о церкви печется, об устроении церковном.

16 января (1653) патриарх Никон жаловал на заутрени нищих стариц, вдов и девок милостынею — начетными (заранее приготовленными) гривенными бумажками на 3 рубля и голыми (рассыпными деньгами) на 5 рублей 10 алтын. Раздавал деньги сам патриарх вместе с ризничим дьяконом Иевом в день Поклонения честным веригам апостола Петра.

Намедни святейший сказать пришел, мол, вернулся с Востока троицкий келарь Андрей Суханов, что четыре года назад за море послан был порядок греческого православия смотреть. Задержался, куда как задержался! А тут уж такая смута пошла, что неведомо, какими путями к ней и подступиться. Не царское оно дело, но собинной друг настоял: больно споры завзятые кругом. Того гляди — не приведи, не дай, Господи, беды такой! — к расколу приведут, православные на православных войной пойдут. Подумать, и то страх!

А ведь с пустяков все пошло — собинной друг разъяснил, — с переписчиков. Один слово в слово перепишет, постарается, другой — там недосмотрит, там недопишет, иной раз и присочинит. Еще при великом князе Василии III Иоанновиче [21] Василий III (1479–1533), сын Ивана III, великий князь Московский с 1505 г. править ошибки в церковных книгах Максиму Греку [22] Максим Грек (в миру Михаил Триволис) (ок. 1475–1555) — публицист, богослов, философ, переводчик. В России с 1518 г. поручили. В толковании-то он как есть горазд, да языка русского толком не знал. Как перевести, выразуметь не мог. От него и вовсе путаница пошла.