Бетси Шидфар - Абу Нувас

Более того, имам в мечети, что у куфийских ворот, утверждает, что даже бумага, на которой написаны все списки Корана, и чернила, которыми он написан, тоже не были сотворены и существовали вечно! Что за вопиющая глупость! Ведь эта бумага сделана год или месяц назад самаркандскими мастерами, и можно даже назвать по имени того, кто её создал! А посмотрите, сколько жён и наложниц у этого имама! Можно подумать, что он хочет заполнить своим потомством весь мир, чтобы оно расселилось по всем краям, как Яджудж и Маджудж перед концом света!

Гости Абу Исхака опасливо переглянулись — речи почтенного учёного смахивали на ересь! Чтобы отвлечь его от опасной темы, Абу Исхак сказал:

— Достойнейший учитель, не расскажите ли вы нам о каком-нибудь изречении Хасана аль-Басри, которого мы ещё не знаем?

Старик выпрямился и произнёс, — Каждый день я повторяю его изречение, которое советую запомнить и вам: «Нет ничего истиннее того, во что люди не хотят верить — каждому придётся испить смертную чашу».

Хасану не нравился старик, он был слишком важный и скучный, но видно было, что и Абу Исхак, и гости побаиваются его. Старик, оживившись, стал вспоминать другие изречения Хасана Басрийского, превозносить его учёность и благочестие и ругать нынешних улемов и имамов.

Что хорошего в таких изречениях, они только наводят тоску, думает Хасан, глядя на воду и перебирая в памяти все, что увидел и услышал тогда. Когда старик ушёл, вспоминает он, Абу Исхак и его гости стали смеяться над ним, а один сказал:

— Не о нём ли сложил Абу Муаз свои стихи:

— Нет, — возразил другой. — Это он сказал о его учителе и друге Василе ибн Ата.

— Да, — кивнул Абу Исхак. — Упаси боже попасться ему на язык, ведь его стихи через несколько часов повторяет вся Басра, и если он захочет опозорить кого-нибудь, то громко произнесет свои стихи, сидя на пороге дома, и мальчишки тут же подхватят их, как это было с Сулейманом ибн Али, наместником.

— А знаете ли вы, — подхватил кто-то из гостей, — что случилось недавно с одним из моих знакомых? Он снял верхнюю половину дома, в нижней половине которого живёт Абу Муаз. Рано утром мимо этого дома прошёл продавец рыбы. Его осёл, подойдя к жилищу, громко закричал. Ему откликнулся осёл, стоящий во дворе, и тут же заревел осёл, которого хозяева держали на крыше вместе со своими овцами. Поднялся страшный шум, овцы испугались и одна из них столкнула на землю большую глиняную миску, которая разбилась с грохотом, а осёл стал барабанить ногами по крыше, так что дом едва не обрушился. Мой знакомый испугался до смерти, выбежал во двор и тут услышал зычный голос: «О мусульмане, наступил Страшный суд, разве вы не слышите, что архангел трубит в трубы и мёртвые встают из могил?» Мой друг в гневе прибежал к хозяину дома и стал спрашивать, что за безумный живёт над ним. Но тот ответил ему: «Разве ты не знаешь, что здесь живёт Абу Муаз Башшар ибн Бурд?»

Хасан представил себе, как ревут ослы, блеют овцы и испуганный постоялец мечется по двору, и засмеялся. Гости оглянулись на него, а Абу Исхак сказал, — Тебе пора домой, сынок, мать, наверное, ждет тебя. Мальчик вышел из лавки, хотя ему очень хотелось послушать, о чем будут говорить гости Абу Исхака…

Вот бы когда-нибудь увидеть Абу Муаза и услышать его новые стихи, думает Хасан. Он мысленно произносит строки, которые знали все в Басре:

Быстро стемнело. Мать собрала белье, и они направились к дому. Хасан уже не держится за руку матери, он может найти дорогу к дому и в темноте. Но сегодня необычно светло. Вдалеке мальчик различает силуэты всадников, освещенные неровным светом факелов. Всадники останавливаются у крайнего дома, спешиваются, входят внутрь, потом выбегают и, ведя коней за повод, стучат в следующий дом.

— Кого-то ищут, — шепчет мать, — а дети дома одни, как бы стражники не обидели их.

Они бегом бросаются к своему жилищу, но дорогу им преграждают стражники.

— Эй, женщина, ты куда? — кричит хриплый голос. — Покажи свое лицо!

— Что ты, — пугается мать, — это грех, я не могу открыть лицо перед посторонним мужчиной.

— Ничего, — хохочет стражник, — Аллах простит тебе этот грех, если ты действительно женщина, а не то тебе несдобровать!

— Оставь ее, — вмешивается другой стражник, — разве ты не видишь, что это на самом деле женщина? Проходи, женщина, и поторопись, здесь прячется опасный бунтовщик, не поздоровится ни ему, ни тому, кто укрыл его. Беги же!

Хасан пускается бежать рядом с матерью, наконец они добираются до дома; услышав стук, хозяин сразу же открывает дверь.

— Входите скорей, — говорит он, — неспокойно стало в Басре, особенно с тех пор, как повелитель правоверных Абу Джафар разогнал еретиков, которые называли себя «равендиййя». Они окружили его дворец в Куфе и стали кричать: «Это наш господь, который дает нам жизнь и хлеб насущный!»

Они не хотели плохого Абу Джафару, а пришли в Куфу, как паломники ходят в Мекку. Эти глупцы поверили в то, что, как им говорили проповедники, халифы из рода Аббаса равны самому пророку. А халиф так испугался, когда услышал их крики, что, не разобравшись, что происходит, выбежал из своих покоев в нижней одежде. Он бросился в конюшню, но там не оказалось ни одного оседланного скакуна. Халиф был в ярости и хотел тут же отрубить голову своему конюшему, но тот дал ему свою лошадь. Потом подоспели халифские войска и перебили всех этих ни в чем не повинных глупцов.

С тех пор халиф Абу Джафар стал очень подозрителен. Он возненавидел Куфу и ее жителей и переселился в свою новую столицу — Багдад. А теперь говорят, что в Басре скрывается один из потомков Али ибн Абу Малиба, да упокоит его Аллах, злейший враг Абу Джафара. Будьте осторожны и не ходите по улицам после того, как стемнеет, не то стражники могут обидеть вас.

Хасан входит в дом. Мать уже хлопочет во дворе, готовит тюрю-похлебку из кислого молока с размоченными в ней лепешками. Хасан сыт, он ел у Абу Исхака лепешки из белой муки и немного меда, и ему не хочется даже смотреть на тюрю, а сестры и братья с жадностью набрасываются на еду.

А Хасан достает из глубокой ниши в стене светильник — глиняную лодочку, в которой вместо весла — железная трубочка со вставленным в нее фитилем. Другой конец фитиля погружен в масло.