Елена Съянова - Плачь, Маргарита

Гели поглядела на часы — пять минут пятого. Как бежит время! Ей нельзя опоздать.

Она взяла пистолет и положила на колени. И сразу ощутила холод. У нее на коленях лежала смерть. Если выпустить ее из ствола, она сделается большой, но останется такой же холодной и гадко пахнущей. И, в сущности, никому не нужной. «Разве Вальтеру нужна моя смерть?» — спрашивала она себя, наблюдая, как скачет секундная стрелка. И беспощадно отвечала: «Но разве ему не нужна его жизнь?»

Она даже улыбнулась. У него столько планов! Дали сказал про него: талантлив, как бестия, но чересчур рационален. Почему чересчур? Она не поняла… Она вообще многого не понимает, видимо, так и оставшись глупенькой… Милый Вальтер! Нет, не нужно, нельзя… Милая Эльза!.. Руди, Маргарита… Как в «Фаусте»: «Плачь, Маргарита, плачь, дорогая…» Господи! Она вся напичкана цитатами, как Геббельс, тоже убийца. Без четверти пять. Она открыла затвор и проверила, заряжен ли пистолет. Конечно, заряжен. Готов. Зазвонил телефон. Она кинулась опрометью.

— Гели, мы с Гретой одни, — сказала Эльза. — Все уехали. Ты придешь?

— Да, попозже. Трубку взяла Маргарита.

— Гели, Эльза мне все рассказала. Приходи поскорей.

— Я приду.

Она положила трубку. У нее задрожали губы. Но она снова повторила себе: «Не нужно, нельзя…» Нет, она не расплакалась, потому что было уже без пяти пять…

Лей позвонил в половине шестого, но в квартире фюрера ему никто не ответил. Он позвонил Гессам. Маргарита сказала, что очень его ждет, что они вдвоем — все уехали. Лей снова позвонил к Гитлеру. Он отыскал Вальтера всего полчаса назад, с помощью Бормана и пятерых агентов СС, на квартире одного из друзей-художников, как он и предполагал, справлявших последнюю холостяцкую вечеринку. Гейм был совершенно пьян. Увидав Лея, объявил, что никого не боится, сейчас отправится к Коричневому Дому и плюнет в него десять раз. Лей не стал с ним разговаривать, а сразу отыскал телефон и позвонил Ангелике. Потом позвонил второй раз. Любопытно, что сколько он ни вслушивался в долгие гудки, интуиция ничего не подсказывала ему. Он решил, что Ангелика, не выдержав ожидания, сама отправилась на поиски, а может быть, глотнув коньяку, попросту спит. Ему нужно было ехать в штаб СА, затем — в КД, где находились фюрер и Гесс. Примерно через полчаса после его приезда к нему подошел Борман и, извинившись, попросил на пару слов. Борман сообщил, что вернувшаяся около восьми вечера прислуга обнаружила в доме необычный беспорядок: многие дверцы шкафов были открыты; ящики выдвинуты… Кухарка Гитлера сообщила об этом дежурившей внизу охране, которая тут же вошла в дом, зная, что фройлейн Раубаль находится в квартире. Дверь в ее комнату оказалась заперта. Шофер фюрера Эмиль Морис, в это время заехавший за документами, долго стучал в дверь спальни, а не найдя в ящике письменного стола хранившегося там оружия, выставил из квартиры всех и позвонил Борману. Борман приехал, вдвоем они взломали дверь.

Гели сидела в кресле, откинув голову, с простреленной грудью. Пистолет лежал на ковре. Она выстрелила себе в сердце и сделала это очень точно, твердой рукой, потому что, судя по спокойному выражению лица, смерть наступила мгновенно.

Они не решились ее трогать, только прикрыли простыней, пистолет тоже прикрыли. Морис остался в квартире, а Борман поехал в Коричневый Дом.

Мартин пересказывал события подробно и обстоятельно, постепенно подойдя к сути дела, но Лей все понял с первых слов. Пока Борман говорил, он живо представил себе Ангелику, ждавшую его звонка до пяти часов, а потом решившую, что все кончено — нет звонка, значит, нет и Вальтера.

Он даже не успел осознать как следует, что произошло, поскольку его захлестнула бешеная злость на бестолковую девчонку, так и не понявшую, что она натворила.

Лишь когда они с Гессом приехали на квартиру к фюреру и Рудольф снял с тела белую простыню, они словно очнулись оба.

В кресле сидела смерть, мало знакомая им, солдатам кайзера, прошедшим ад мировой бойни, но, может быть, самая чудовищная из всех, что пересекала их путь своей неумолимой тенью.

— Когда вы вошли, она была уже мертва? — спросил Лей ждавшего в дверях Бормана.

— Да. Я только послушал пульс. Рука была уже холодная.

— А пистолет… Вы его трогали?

— Нет, только накрыл платком.

— Нужно вызвать полицию, — сказал Лей, мельком глянув на Гесса, стоящего у окна. Плечи Рудольфа судорожно вздрагивали.

— Позвоните Генриху Мюллеру. Вы знаете его? Борман кивнул. Он все понял. Сейчас только его собственная проворность и выдержка Лея могли нейтрализовать ситуацию и обезопасить фюрера. (Нацистское руководство сделало все возможное, чтобы скрыть подлинные обстоятельства гибели Ангелики Раубаль. Этим объясняется огромное количество разнообразных, часто абсурдных версий, которые появились после ее смерти и ходят до сих пор: здесь и зверское убийство Гели самим Гитлером, и ликвидация ее «блондинами из СС», и версия неосторожного обращения с оружием… Эта последняя версия была принята как официальное заключение баварской полиции о смерти фройлейн Раубаль. Нацистам не удалось, однако, перекрыть поток домыслов и сплетен, так или иначе затрагивающих имя Гитлера, поэтому Мюллер (будущий шеф гестапо) представил телохранителя фюрера Эмиля Мориса в качестве соперника Гитлера в амурных делах с Гели, что несколько отвело в сторону этот поток измышлений. (Нужно отметить, что сделано это было с согласия самого Мориса, за что после он был щедро вознагражден: получил возможность открыть собственное дело.) На постоянно повторяющийся вопрос историков, как и почему молодая, красивая, жизнерадостная и одаренная девушка могла неожиданно покончить жизнь самоубийством, автор предлагает ответ, основанный на материалах трофейного архива Генерального штаба СССР.)

Борман вышел. Лей прикрыл Ангелике лицо. Ее полузакрытые глаза глядели мимо него за окно, куда уставился и Гесс. Лей понимал, что Рудольф плачет. Он с облегчением разрыдался бы сам, если бы мог.

— Адольф может вернуться в любую минуту, — сказал он. — Нужно как-то подготовить его. И сказать остальным.

— Да… сейчас, — пробормотал Гесс. Он несколько раз глубоко вздохнул, затем, сцепив пальцы рук, сильно сдавил их. Потом попытался сделать еще что-то, но снова не помогло. Лей придвинул к двери тяжелое кресло и сел в него.

— Я сейчас, — снова повторил Гесс. — Почему ты молчишь?

— Что говорить? Несчастный случай. Я отобрал у нее свой браунинг, она решила раздобыть себе другой и… доигралась. Помнишь ту ночь в Бергхофе? Ее всегда тянуло позабавиться с оружием. Наверное, решила поупражняться и нечаянно нажала на спуск.

Гесс некоторое время глядел на него, медленно и глубоко дыша. Потом опустил голову.