Евгений Анташкевич - 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

Сорокин кивнул.

– Вот и хорошо! Тут есть место где-нибудь, чтобы не так дуло? Идёмте в контору, она всё равно пустая.

Иванов слегка подтолкнул Сорокина вперёд и сам устремился между штабелями к конторе.

В конторе, которая действительно оказалась пустой, Иванов по-хозяйски уселся за стол Вяземского, резким движением сдвинул в сторону чужие бумаги и вынул из портфеля помятый листок.

– Посмотрите вот это, прочитайте, если сможете! Тут по-английски!

Сорокин взял листок и стал смотреть. Посмотрев его до конца, он положил листок на стол.

– Ну, что там? – спросил Иванов.

– Список женских вещей.

– Каких вещей?

Сорокин снова взял листок и стал читать вслух:

– «Пальто с меховым воротником, пальто с мехом внутри, синий джемпер один…» – он посмотрел на Иванова, – ещё два…

– Что-то есть… какие-нибудь документы, бумаги? Упоминаются?

– Нет! – зло ответил Сорокин. – Только одежда, зимняя… – Возмущение снова охватило Сорокина, и он спросил: – А я могу полюбопытствовать…

– Можете, – Иванов откинулся на спинку стула и повесил локоть, – тут нет секрета, тем более что вы с вашим английским ещё можете пригодиться, и без того уже помогли. – Не отрывая взгляда от Сорокина, Иванов взял листок и положил его сверху на портфель. – Это было найдено в одежде убитой девушки, мы её уже установили, это горничная английской журналистки, жила в гостинице «Модерн» и два месяца назад уехала. Девушку звали Екатерина Семёновна Григорьева…

Сорокин услышал про английскую журналистку, и у него внутри всё оборвалось… – А журналистка?

– А при чём тут журналистка? Журналистка уже небось дома гоняет чаи с молоком… или без…

Сорокин смотрел на Иванова: неужели он говорит о леди Энн, Элеоноре Боули, неужели о ней? Она жива? Она не умерла от тифа? Она добралась до Харбина? Она жила здесь?.. Значит!..

«Чёрт, чёрт, чёрт!»

Иванов постучал пальцем по столу:

– Вы о чём думаете? Вы меня не слушаете! Сорокин вздрогнул: – Слушаю, я просто… – Что – просто?

– Возможно, что я знал журналистку… леди… – Сорокин запнулся. – Если это Элеонора Боули!

– Элеонора Боули! – кивнул Иванов. – Знали? Как интересно… – Если это она… – Это она!

Сорокин заёрзал на стуле, у него подкатило к горлу.

– Мы с ней познакомились в… под Иркутском, в двадцатом году, она… среди беженцев…

– Каких беженцев, она же английская подданная, при чём тут беженцы… Сорокин замолчал.

– Я задал вопрос!

Сорокин вдруг ощутил, что всё, о чём сейчас идёт разговор, похоже на умопомешательство.

– Я оказался с ней на одних санях, в обозе… мы ехали вместе несколько часов, со мной была полурота охраны… в эшелоне… – Он замолчал. «Про арест Адельберга и предательство Огурцова говорить или не говорить… всё запутается».

Иванов тоже молчал и вдруг забарабанил пальцами по столу.

– А этот листок! Это её почерк, англичанки?

Сорокин оторопел, он не знал, что ответить.

– Я не знаю её почерка, мы просто разговаривали, и было темно, потом меня вызвали в штаб к… – Его осенило. – Она была знакома с журналистом, вашим однофамильцем – Ива́новым!

Иванов презрительно ухмыльнулся:

– Какой он к черту однофамилец: он Ива́нов, а я Ивано́в!

– А если Элеонора Боули жила в гостинице, там, наверное, может быть её почерк?.. – Он не очень точно понимал, что говорит.

– А вы сообразительный, Михаил Капитонович, само собой, мы уже посмотрели – это почерк этой несчастной Екатерины Григорьевой! С вами можно разговаривать! – Иванов встал и быстрыми движениями стал собираться. – Вот что: если можете – сегодня, если нет – завтра приходите ко мне в тюрьму, знаете городскую тюрьму?

Сорокин не понял.

– Я не в том смысле, что в тюрьму, а в том смысле, что я там работаю по следственной части, там и поговорим. Не испугаетесь? А? В тюрьму-то?

Михаил Капитонович почувствовал, что его снова захватил поток, но уже не тащит, а несёт куда-то по спирали: второе обретение Элеоноры… и Иванов, который полчаса назад окликнул его у штабеля: суетливый, с блуждающей улыбкой и длинными подрагивающими пальцами.

– Приходите, вы мне понравились, ей-богу, ещё тогда у Гвоздецкого, да и ваш английский… может пригодиться, жаль, что вы не знаете китайского. – Иванов подхватил портфель. Сорокин вспомнил этот портфель, с ним Иванов крался по их броневагону и искал, чтобы арестовать Штина… Полы его пальто снова разлетелись, и он опять стал похож на сучковатое чёрное дерево.

– Итак, молодой человек, не прощаюсь! Значит, англичаночка была знакома с журналистом Ива́новым!

Дверь конторы хлопнула, и Сорокин, ошеломлённый всем тем, что только что произошло, не успел даже кивнуть. Он остался один. Он закурил.

Леди Энн жива! Элеонора выжила! Она выжила, и при чём тут какая-то Григорьева? Они почти целый год ходили по одному городу и ни разу не встретились, хотя бы случайно…

«А как мы могли встретиться? – Михаил Капитонович тёр виски. – Она жила на Пристани, в «Модерне», а я… в этом китайском клоповнике, Фуцзядяне, разве мы могли встретиться?»

– Конечно не могли, – прошептал он и услышал шаги. Дверь открылась, в контору зашёл Георгий Вяземский.

Они пили чай, и Сорокин рассказал ему всё, что произошло.

– Да, – сказал Георгий. – Невероятно!

Михаил Капитонович от множества событий чувствовал себя опустошённым.

– А по поводу десятского, наверное, он прав! А я хотел его перевести даже не на Затон, а в Ковш, там бы его ни за что не нашли, но… Иванов его фамилия? Следователя?..

Сорокин кивнул.

– Ты пойдёшь к нему? Сорокин снова кивнул.

– Завтра или сегодня?

Сорокин не знал, что сказать, он об этом ещё не подумал.

– Тогда давай так: иди сегодня, я с десятским поговорю, хотя жалко его, у него семеро по лавкам, а с другой стороны – завтра снизу приходят последние две баржи из Цзя́мусы, и навигация заканчивается, и до весны бы всё равно всех уволили, поэтому…

– Я сейчас пойду к Иванову, – решительно сказал Сорокин.

– Правильно, поговори, может, поблажка какая выйдет…

По тёмному городу Сорокин дошёл до тюрьмы. Тюрьма странным образом располагалась в деловом центре Харбина, а не на окраине, как думалось, что на окраине ей всё же было бы более подходящее место. Дул сильный холодный ветер, и Михаил Капитонович, уже немного собравшийся с мыслями, вспомнил сожаление Иванова, что нет снега. Ему представилось, что со снегом было бы не так холодно и неуютно. Весь путь он думал о леди Энн: «Только почему я звал её Энн? Это же Анна, а она Элеонора!» Но он уже привык её так звать, и ничего не хотелось менять.

На входной рогатке перед окованными железом воротами стоял китайский полицейский солдат с винтовкой. Он жался в поднятый воротник серой шинели и перетаптывался с ноги на ногу. Сорокин подошёл к нему и сказал: «Иванов!»