А. Марченко - Диктатор

— Насколько я разбираюсь в английском языке, «Торч» означает «факел»? — спросил Сталин.

Черчилль поспешил подтвердить это предположение: он был рад, что удалось отвлечь Сталина от мрачного состояния духа.

— У вас в генеральном штабе, оказывается, есть поэты,— снова пошутил Сталин.

— Цель операции,— принялся разъяснять Черчилль,— захватить плацдарм в Северной Африке и в последующем силами высаженных армий во взаимодействии с восьмой британской армией на Африканском континенте. Возглавит операцию генерал Дуайт Эйзенхауэр. Высадка будет осуществлена внезапно. Мы привлечем для вторжения в Северную Африку тринадцать дивизий, а также четыреста пятьдесят боевых кораблей и транспортных судов.

Сталин терпеливо выслушал пространное объяснение Черчилля. Конечно, «Торч» это тоже кое-что, лучше, чем ничего, но это же не высадка во Франции!

— Если к концу года мы сможем овладеть Северной Африкой, мы могли бы угрожать брюху гитлеровской Европы! — вдохновенно заверил Черчилль.

Он взял со стола лист бумаги и быстро нарисовал весьма забавного крокодила.

— Сейчас мы атакуем его жесткую морду.— Черчилль показал рисунок Сталину.— А затем мы атакуем его мягкое брюхо.

— Весьма наглядная иллюстрация,— улыбнулся Сталин, и Черчиллю показалось, что операция «Торч» заинтересовала Сталина в большей степени, чем прежде.

— Поверьте моему чистосердечному признанию,— решив окончательно склонить Сталина на свою сторону, сказал Черчилль, любуясь собственным рисунком,— Мы хотим облегчить бремя, которое несут русские. Если мы попытаемся действовать в Северной Франции, то неизбежно натолкнемся на сильный отпор. Если же мы предпримем попытку в Северной Африке, то у нас будут хорошие шансы на победу, и тогда мы могли бы помочь в Европе.

Черчиллю показалось, что в настроении Сталина произошел некоторый перелом. И в самом деле, он вдруг сам перечислил основные доводы в пользу операции «Торч». Во-первых, это нанесет удар Роммелю с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.

Черчилль слушал Сталина с восхищением. Черчилль не смог бы назвать никого из известных ему политиков, кто вот так, с ходу, в считанные минуты, смог бы оценить преимущества плана, над которым его генштаб бился на протяжении ряда месяцев. Сталин же оценил все это молниеносно. Ну и голова у этого азиатского сфинкса!

Во время весьма длительной беседы говорили лишь Сталин и Черчилль. Молотов благоразумно помалкивал. Лишь в конце он осторожно спросил, нельзя ли осуществить «Торч» уже в сентябре.

Беседа близилась к концу, когда Сталин подошел к большому глобусу, стоявшему у него в кабинете. Черчилль последовал за ним. Водя толстым указательным пальцем по гладкой, будто отполированной поверхности глобуса, он снова стал убеждать Сталина в тех преимуществах, которые дает освобождение Средиземного моря.

— Господин Сталин,— сказал Черчилль, завершая беседу,— если вы снова захотите увидеться со мной, чтобы обсудить новые важные проблемы, знайте, что я всегда в вашем распоряжении.

Морщины на лбу Сталина слегка разгладились.

— По русскому обычаю гость должен сказать сам о своих желаниях. Что касается меня, то я готов принять господина Черчилля в любое время.

«Теперь он знает самое худшее,— облегченно подумал Черчилль,— и все же остается доброжелательным ко мне. Сегодня я могу поспать спокойно: лед сломлен и установлен человеческий контакт».

Но как он ошибался! На следующий день Черчиллю доложили, что Сталин, если это устраивает высокого гостя, готов принять его в одиннадцать часов вечера. Для Черчилля этот день, тринадцатое августа, всегда был «днем Бленгейма»: именно в битве при этом баварском городке в 1704 году англичане и австрийцы под командованием предка Черчилля Мальборо и Евгения Савойского нанесли поражение французам и баварцам. Черчилль ответил согласием.

На этот раз английский премьер был несказанно удивлен агрессивным поведением Сталина.

— Вы слишком боитесь сражаться с немцами,— Сталин и не подумал скрывать своего раздражения,— Если бы англичане попытались это сделать подобно русским, то убедились бы, что это не столь страшно. Англия нарушила обещание открыть второй фронт в этом году. Англия не выполнила обещаний в отношении поставок России.

Черчилля так и подмывало наговорить Сталину множество всяких колкостей, но он, набычившись, слушал, не перебивая собеседника. Видимо, за ночь военные здорово «поднакачали» Сталина!

— Англичане и американцы имеют все возможности для того, чтобы высадить шесть или даже восемь дивизий на Шербурском полуострове. Вы обладаете господством в воздухе. Если бы английская армия также много сражалась с немцами, как русская армия, то она бы не боялась так сильно немцев. Русские и, конечно, английская авиация показали, что немцев можно бить. Английская пехота могла бы сделать то же самое при условии, если бы она действовала одновременно с русскими.

— Господин Сталин,— воспользовавшись паузой, заговорил Черчилль, сдерживая свое возбуждение,— я согласен с вами: русской армии храбрости не занимать. Но предложение о высадке в Шербуре совершенно не учитывает наличия Ла-Манша.

— Легко понять,— нахмурился Сталин,— что отказ правительства Великобритании от создания второго фронта в Европе в текущем году наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта. Кроме того, этот отказ осложняет положение на фронте и наносит ущерб планам советского командования.

Они спорили не меньше двух часов. Черчилль не переставал удивляться: вчера все закончилось вроде бы мирно, а сегодня — взрыв! Наконец Сталин сказал:

— Продолжать разговор на эту тему нет никакого смысла. Я буду признателен господину Черчиллю, если он примет наше предложение прибыть завтра в восемь часов вечера на обед, который мы устраиваем в его честь.— Эти слова Сталин произносил, глядя не на Черчилля, а на переводчика Павлова.

Принимая предложение, Черчилль сказал, что намерен вылететь из Москвы пятнадцатого числа, рано утром. Сталин озабоченно спросил, не сможет ли Черчилль остаться подольше. В ответ он услышал, что Черчилль готов это сделать, если это принесет какую-либо ощутимую пользу.

— Я вынужден сказать, господин Сталин, что в вашей позиции не чувствуется стремления к партнерству! — не выдержал Черчилль, не скрывая досады.— Я проделал столь большой путь, чтобы установить хорошие деловые отношения. Мы сделали все возможное, чтобы помочь России, и будем продолжать это с еще большей энергией. Мы были в полном одиночестве в течение целого года в борьбе против Германии и Италии. Теперь, когда три великие нации стали союзниками, победа обеспечена при условии, если мы будем едины во взглядах и целях.