Станислав Брехов - Смертельная печаль. Саби-си

Теперь, когда я так говорю о той моей военной жизни и о тех моих отношениях с людьми, я вспоминаю своего ближайшего товарища Сашу Задунайского – тот день, когда он погиб, а мне посчастливилось остаться в живых. Он был как раз из тех, с кем мне хотелось служить, с кем хотелось проводить время на службе и вне ее.

Увольняясь на гражданку, я как будто предавал память о нем, так мне казалось тогда.

Он был на год старше меня и к тому времени служил уже мичманом. Женат. У них родилась дочь и, как мне показалось, сложилась очень крепкая семья. Вел он себя со мной на равных. Всегда шел навстречу, если я нуждался в его помощи. Не пытался показать мне, что он умнее или старше по званию. Человеком он был серьезным, мало улыбался, редко шутил, почти не ругался. Из-за его фамилии его за глаза называли Бендером, хотя это прозвище ему совсем не подходило.

Дважды нам с ним довелось ходить в поход на Красное море, на нашу военно-морскую базу Нокра на архипелаге Дахлак.

В те годы наша 8-я оперативная эскадра Тихоокеанского флота вела боевое патрулирование в Индийском океане. Ее пункты материально-технического обеспечения находились в порту Аден, на островах Сокотра (НДР Йемен) и Дахлак (Эфиопия). И походы на боевых кораблях с заходом в Камрань, Бомбей, Аден были повседневным делом. Ходили на учебном корабле «Бородино».

В таких походах мы занимались боевой подготовкой. Проведением учебно-боевых занятий совместно с личным составом противодиверсионных групп и инженерной службой флота. Задача состояла в обнаружении и уничтожении любых видов мин и диверсионных групп потенциального противника.

Работа и физически, и морально очень тяжелая.

Температура воздуха доходила до 50°, в воде не очень-то остынешь, там – 30°. Акул повсюду полно, только успевай отбиваться. Одним словом, все время в ожидании неприятностей. Да еще при не работающем кондиционере очень быстро тупеешь. А задачу надо выполнять.

При отработке одной из таких задач Саша погиб. Мы с ним в составе группы боевых пловцов проводили обследование ближних вод вокруг стоящих в дрейфе кораблей эскадры. Саша, старший инструктор по минно-взрывному делу, производил установку изделий на глубине. Изделиями, на нашем жаргоне, назывались магнитные мины и специальные взрывчатые вещества, типа пластит. Находили, бывало, старые донные мины и торпеды. Их во время войны между Израилем и Египтом в Суэцком заливе набросали столько, что до сих пор по всему Красному морю находят. Вот эту задачу мы с Сашей в тот день и отрабатывали. Он внизу, я его страховал у поверхности воды.

В какой-то момент заряд самопроизвольно сдетонировал. Почему это произошло, так и не удалось выяснить.

В каком-то бешенном перевозбуждении, автоматически, подсознательно, я быстро заглубился, чтобы не потерять его из виду. Взрывной волной его тело подняло выше к поверхности воды. ИДА [4] и маски на нем не было.

Схватив его за пояс, я начал выталкивать его на поверхность. Все произошло мгновенно. Мне кажется, я и сообразить ничего не успел.

Сам всплыл и залез в бот. Его лицо было все в крови, глаза вылезли из орбит, из ушей и носа истекала черная густая масса. Саша умер сразу, наверное, почти не мучался, может, и боли не почувствовал.

Я видел Сашу после того, как его вытащили на палубу. Сам я отделался легкой контузией.

Но смотреть на это тогда и вспоминать об этом сейчас мне трудно. С того момента, когда прозвучал взрыв, все для меня происходило как во сне. То ли это было следствием контузии, то ли нервного стресса, но мне казалось, что все это я вижу как будто со стороны. И происходит это не со мной, а на экране кинозала, и я лишь зритель, наблюдающий за всем. Потом началась истерика. Я вскакивал, бегал по каюте санитарной части и громко пересказывал все произошедшее, бурно жестикулируя. Корабельный доктор быстро осмотрев меня, нашел мое состояние удовлетворительным и занялся Сашей.

Сразу же пришел Гулевин. Увидев меня, он налил мне четверть стакана шила [5] и твердо сказал:

– Давай прими лекарства, камикадзе. Это лучшее от стресса, проверено.

Через пять минут все встало на свои места.

Опьянения я не почувствовал, пришло спокойствие и расслабленность.

Голова, как ни странно оставалась светлой, работала быстро и точно. Алкоголь, попадая в кровь, насыщенную адреналином, лишь блокирует его, не вызывая опьянения.

И еще, я очень хорошо помню свои впечатления и чувства в тот день, с самого утра. Предчувствие мне подсказывало, что-то сегодня случится. Ни до, ни после случившегося в тот день я не испытывал такого чувства. Оно для меня было новым и очень острым, и еще не понятным. Это было предчувствие возможной смерти, так я его оценил для себя. Потом, анализируя его, я понял, что, несмотря на острое предчувствие беды, где-то в глубинах сознания было спокойствие. Все будет хорошо, все будет так, как должно быть. Это глубокое приятие Воли Божьей и приводило к такой уверенности. Это, очевидно, меня спасло в тот день и, возможно, спасет в другой раз. Так я подумал тогда и думаю теперь. Уверенность в том, что все в этой жизни не случайно, на все есть своя логика. И пока я ее не понимаю, я должен уметь ее принимать.

– Ну что Алексей, вот и тебя с боевым крещением. – Гулевин налил в стакан еще спирту. – Выпей еще, здесь всего пара капель.

Он протянул мне стакан. Но пить мне больше не хотелось категорически.

– Не могу больше, не надо. Выпью еще – плохо мне будет. Сейчас хорошо стало – спокойно, а выпью, хуже будет.

– И то верно, – ответил Гулевин и, не глядя на меня, опрокинул стакан в себя.

Мы еще долго сидели молча. Я в ту минуту думал о том, кто и когда сообщит Сашиной жене о его гибели. Представил себе, что мне пришлось бы это делать, и содрогнулся. Я этого делать точно не стану. Надеюсь, ко времени нашего возвращения, ей эту тяжелую новость сообщат отцы-командиры. Так оно и случилось. Тело Саши вертолетом отправили на базу, а оттуда транспортным самолетом во Владивосток. Жену его я больше не видел. Насколько мне стало известно, она забрала гроб и похороны были где-то под Донецком, на их родине. Так что я и соболезнований ей не выразил. Ребята, встречавшие гроб в Кневичах [6] и присутствовавшие на прощании в части, рассказывали, что за все время церемонии она ни разу не проронила ни слезинки. Сидела возле гроба белая как полотно и только крепко прижимала к себе дочь.

На соболезнования никак не реагировала. Речей не слушала. Так и уехала, молча, увозя с собой гроб.

За тот поход нас наградили. Сашу – орденом «Красной Звезды» посмертно. Меня – медалью «За боевые заслуги».

Когда-то давно, смотря фильмы о войне, мне думалось, что доведись мне получать медаль или орден, я буду очень горд этим. Теперь же все было наоборот. После нескольких недель в госпитале, на утреннем построении части мне вручили медаль в будничной обстановке, без оркестра и помпы. Никакой гордости я не испытывал, скорее, разочарование оттого, что медаль эта была слишком слабым утешением после потери моего товарища – человека очень хорошего. Все происходящее мне казалось очень дешевым разменом. Конечно же, я никак не озвучил эти свои мысли. Настолько крамольными они были. Поэтому только краснел и молчал. В момент, когда мне полагалось произнести слова «Служу Советскому Союзу!», я непроизвольно выдержал слишком долгую паузу, чем, очевидно, заставил понервничать своих командиров.