Станислав Брехов - Смертельная печаль. Саби-си

Не задавай себе вопросов: «Ну почему это произошло именно со мной?» В этой жизни случайностей нет. В том, что случилось с тобой, есть своя логика. Твой путь, твой рок, все это нужно твоей душе испытать, пройти сквозь все невзгоды и стать лучше. Если ты осознаешь правильность всего, с тобой происходящего, ты сумеешь избавиться от гнева и обид, от страха. А страх это боль, это смерть. Не бойся, что бы с тобой не случилось. Не бойся, и с тобой рядом всегда будет рука Создателя. Ты всегда на нее сможешь опереться и получишь помощь.

Представь себе, что ты уже стоишь у смертных ворот. И все, что было в прошлом, плохого и хорошего, потеряет всяческий смысл. Останутся в прошлом обиды и гнев, боль и страх. И любовь к женщине останется в прошлом. Любовь к детям и родителям. Все уже станет неважно. Все потеряет свой смысл, все, кроме одного. С тобой останется только твоя любовь к Богу. Если ты возлюбишь Господа, ты сумеешь любить себя.

А это самое главное лекарство в твоем случае. Прости себя уже сейчас за все. Не думай о будущем, не желай ничего в будущем, положись во всем на волю Создателя, и тебе станет легко.

Сейчас еще гнев и обида на судьбу точат тебя изнутри и не дают возможности помочь своему телу, но болезнь отступит, как только ты изменишься.

– Вы так откровенны со мной, доктор. Так легко говорите о Боге – без стыда и смущения, без страха.

– Смущаться мне уже поздно, мне скоро пятьдесят, и я многое в этой жизни видел. Стыдиться тем более нечего. Страха нет – я ведь не коммунист и от веры никогда не отказывался. Потом, мы с тобой на Колыме, и сейчас уже не 37-й. К тому же все это я уже проходил.

– У Вас довольно редкое имя, Артур Карлович. Вы, должно быть, не русский?

– Это ты верно заметил. У меня и фамилия такая же, Мартэнс. Я немец и, как и ты, здесь не по своей воле. Немецкий шпион в прошлом, а сейчас вот врач в этой больнице. Ты, я так понимаю, японский?

– Совершенно верно. Именно японский и именно шпион. Скажи мне, Артур Карлович, отчего ты до сих пор еще здесь. Почему не уехал отсюда.

– Куда? В Германию? – Он криво улыбается. – Ну, ты насмешил меня. Кто ж меня туда пустит? Тем более, я немец поволжский. Это тебя, пускать или не пускать на родину, будут решать. А со мной такой вопрос вообще не стоит. Уезжать куда-то еще на территории Союза нет смысла.

Где сейчас рады принять немца, бывшего зэка, пусть и врача. Мне здесь самое место. Работа любимая, я востребован, нужен здесь, да вот теперь и семья. Семья у меня сложилась. Сынок родился в этом году. Жена красавица.

Важно, конечно, где ты живешь, но еще важнее – как.

Внешние атрибуты жизни важны, но внутреннее согласие еще важнее. Душевный покой. Понимаешь, о чем я говорю?

– Да, Артур Карлович, понимаю.

– Я хоть и немец, но русский язык мне родной, а ты когда так научился соображать и говорить по-русски?

– Научился тут, волей не волей. Двенадцать лет, как я его учу по лагерям. А до этого учил в Японии пять лет.

– Понятно. Ну, да ладно, разговорились мы с тобой, а между тем нам завтра дело делать, причем вместе. Сегодня ты ничего есть не будешь. Завтра с утра мы тебе все прочистим, промоем. Выпишу я тебе стакан анестезии и на стол. – Он улыбается и берет меня за запястье. – Вот видишь этот инструмент. Очень, брат, удобное приспособление. Отточенная как бритва ложка из нержавейки. Ею очень удобно выскабливать потроха. Лагерное приспособление. Я ею столько операций сделал. У-у-у-у, давно со счету сбился. Так что не дрейфь. У меня рука на этот инструмент набита. Врачу нужно верить. Обязательно нужно. Ну а там, дальше, Бог наш помощник… Ты в Бога-то веришь?

– Да вроде бы верю, но вот только не в привычном смысле этого слова. В церковь не хожу, имени у моего Бога нет и обрядов не придерживаюсь.

Вечером следующего дня, после операции я очнулся на железной кровати районной больницы в поселке Усть-Омчуг и решил для себя, что начинаю новую жизнь. Жизнь, никак и ничем не связанную с прошлым. Попробуем, что из всего этого выйдет.

В конце 57-го года там же в Усть-Омчуге я познакомился со своей нынешней женой Анной Ефимовной Тороповой. Она была учительницей английского языка и приезжала из Магадана проверять местные школы по линии ОблОНО.

Я приезжал с Кулу в командировку по делам лесничества. Какое-то время мы встречались, писали друг другу письма. А в 59-м, когда Аня забеременела Алешкой, мы решили пожениться. Позже я стал Александром Тороповым, переехал жить в Магадан, стал работать на судоремонтном заводе, растить детей, обживаться имуществом и, главное, старался не вспоминать свое прошлое. И это было сложнее всего. Как только я давал себе слабину, переставал работать над собой, память вновь просыпалась. Во мне разрасталась боль и обида так, как болезнь разрастается метастазами по всему моему телу. И всякий раз я находил в себе силы справляться с этим. Всякий раз неимоверным усилием воли я заставлял себя вернуться из прошлого в настоящее.

В такие минуты меня спасала природа. Мы уходили с Миколой в лес на несколько дней.

И там, я всякий раз находил себя.

Поэзия лучшее лекарство от душевных расстройств.

Николай был очень благодарным слушателем. Он сам хорошо знал современную да и русскую поэзию. После освобождения учился в Магадане, и с тех пор увлекся ей. И в этом нам с ним повезло.

Мне вспоминается один из многих наших походов в тайгу и долгая беседа о поэзии и нашей жизни.

Читая стихи, он непременно находил взаимосвязь с собственной судьбой.

Николай был большим поклонником Лермонтова.