Камиль Яшен - Хамза

Показывая рукой на "великих мира сего", заносчиво восседавших на верблюдах, Юсуфджан представил их народу:

- Рёбра - как лестница, худущ как кляча, тощий и длинный, глазами своими крысиными так и рыщет... Дяде мулле наш салям!

Взрыв хохота, восторженные крики, аплодисменты.

А кизикчи продолжает:

- Как мыло скользкому, как тухлая дыня трухлявому нашему старому дедушке баю салям!.. Как топор грозному, как жена шейха толстому, дяде ишану со всеми его мюридами-лизоблюдами салям!.. Как рыба арычная дохлому, как прошлогоднее мясо червивому, древнему дедушке полицейскому наш салям!

Толпа вокруг каравана всё время увеличивалась. Некоторые торговцы даже лавки свои закрыли, чтобы только не прозевать начало представления.

Один из артистов, загримированный под знатного духовника - лёгкий белый камзол, на голове огромная чалма, - закричал хриплым басом:

- Внимайте и трепещите! Эй, погрязшие в грехах! Кто я есть - всем ведомо! Кто не ведает, да будет знать! Я непревзойдённый в хитрости обжора и обдирала правоверных, утонувший по уши в похоти шейх по имени Исмаил!

Когда смех и крики утихли, Юсуф-кизикчи стал перечислять "достоинства" Исмаила:

- Наш уважаемый шейх в последнее время настолько отощал, что если на одну чашу весов поместить его, а на другую самого пребольшущего из всех больших быков, то шейх, ей-богу перетянет! Если кто усомнится в этом, того жена покинет! Полнота - есть благо, получаемое нашими духовниками в наследство от святых прародителей! По этой самой причине им иногда даже нет дела до собственных жён - брюхо не позволяет! Их святейшество желало бы, обратившись в прах, пребывать подальше от жены и от бренного мира! Но, как говорится, хочется и колется! Пока же этот почтенный шейх предпочитает пичкать себя дармовой едой от паломников, получать денежки и пожертвования, из коих более всего он любит юных красоток! От их улыбок и чар их святейшество настолько располнело, что поручили молебны одному своему мюриду, а святые радения другому!

Снова раздался хохот.

Юсуф-кизикчи, обращаясь к народу, продолжал:

- Разлюбезные! Наш святой и ныне хотел бы одним глазом зариться на денежки, другим - на коран! Но сейчас его опалило каким-то огнём, и он обратился теперь в новую веру!.. Одним словом, добрые люди, перед выборами в местные Советы депутатов трудящихся, которые скоро произойдут, наш духовный наставник своими устами хочет высказать вам своё напутствие. Ваш долг - внимать ему и выполнять все его пожелания...

Неожиданный поворот представления озадачил зрителей.

Тихо стало на базаре, и артист, исполнявший роль шейха Исмаила, с присущей его сану величественностью во взгляде и самоуверенностью произнёс:

- Аллах великий и всевидящий внушил мне такие слова... - И, ещё больше приосанившись, начал читать стихотворение Хамзы "Перед выборами", на инсценировке которого был построен весь агитационный спектакль:

И тут же Юсуф-кизикчи, сбросив с себя маску глашатая, превратился в батрака. Гневно взглянув на святого, он сказал:

- Бьём вас так и сяк мы, бедняки, а вы по-прежнему проворны и ловки! Ваш язык - жало острейшее, с него капает яд святейший!

И снова, теперь уже от имени батрака, зазвучало стихотворение:

Зрители захлопали, а Юсуфджан опять стал глашатаем, ведущим спектакль. Вытянув палец в сторону артиста, игравшего роль бая, он сказал:

- Друзья мои, любовно и почтительно внимайте теперь тому, что поведает вам дедушка бай!

"Бай" выпрямился во весь рост на верблюде и льстиво заговорил:

Юсуф-кизикчи ("батрак") состроил брезгливую гримасу, саркастически усмехнулся:

- Это он-то будет вас радовать и ублажать? Да когда-нибудь погладил он кого-нибудь по голове, утёр хоть одному человеку слёзы?

Презрению кизикчи, казалось, нет предела. С яростью обрушил он на слушателей слова Хамзы:

Долго ещё длилось представление. Караван двигался по базару, а люди, не расходясь, шли за ним. Спектакль повторялся несколько раз. С удивлением и боязнью смотрели вслед живописной процессии торговцы и лавочники. И один из них, не выдержав и тяжело вздохнув, сказал соседу:

- Сколько лет уже позорит этот невер Хамза людей только за то, что у одного голова умнее, чем у другого. И всё ему сходит с рук... Да, видно, притупились ножи мусульманские, на плохие дни обречены мы.

Стоявший впереди неопределённого вида и возраста сутулый, приземистый человек оглянулся на говорившего.

- Нет, не притупились ещё ножи мусульманские, - цепко взглянул он в глаза лавочнику. - Каждый невер получит своё.

И исчез в толпе.

Это был Кара-Каплан.

Жизнь окончательно скрутила гражданина Капланбекова в бараний рог - он стал похож на горбуна.

После окончания гражданской войны Кара ушёл через границу, мыкался по всему Ближнему Востоку, голодал, бедствовал, служил вышибалой в публичном доме, мыл посуду в ресторанах, подметал улицы, но возвращаться боялся. Страх перед наказанием за басмачество держал его за кордоном.

Лишения постепенно притупили и чувство страха - бывший гражданин Капланбеков проделал обратный путь, нашёл старых друзей. Теперь у него было новое имя - Карабай. И уже в течение нескольких лет "первый визирь" состоял в подпольной националистической организации, возникшей на развалинах "Шураи Исламия" и имевшей претенциозное название - "Союз тюрков".

Кара-Каплан выполнял в "Союзе тюрков" функции связного, постоянно разъезжая по городам Средней Азии. Приходилось всё время маскировать внешность - Кара жил, как говорится, не поднимая головы. И благоприобретённая в годы невзгод за рубежом сутулость стала как бы врождённой - его никто не узнавал.