Камиль Яшен - Хамза

- Что ещё отец говорил? - нахмурился Хамза.

- Казнил себя. "Я, - говорит, - ему всё запрещал, во всём противился, а оно видишь как получилось... Теперь, - говорит, - пускай живёт как хочет. Больше мешать ему ни в чём не буду, никаким делам его препятствовать не стану. Захочет в театр идти, пускай идёт..."

- Неужели про театр вспомнил? - улыбнулся Хамза.

- Обязательно. "Если нравится, - говорит, - ему театр, пускай ходит, что я могу сделать. Только бы здоровьем поправился. Я, - говорит, - теперь ничего для него не пожалею. А ежели кто встанет моему сыну поперек пути, так я того своей рукой сшибу..."

- Бедный отец, - откинулся на подушки Хамза, - до чего же довёл вас ваш упрямый и непокорный сын, который говорит правду в лицо каждому, не думая о том, что будет после этого... Даже вы, смиренный мусульманин, готовы сражаться с врагами своего сына... Простите мне, ата, все огорчения и неудобства, которые я вам причинил...

Степан Соколов между тем посмотрел в окно, подошёл к двери, приоткрыл её, выглянул, прислушался, вернулся на место.

- Слышь, парень, тут серьёзный разговор есть... Ты мозгами-то кумекать за это время не разучился? Книжки помнишь, которые я тебе давал?

- Помню.

- Из Ташкента один дяденька приехал. Из ваших будет, из узбеков. Очень головастый мужик. И грамотный. Одним словом, соображает... Так вот, я ему про тебя писал, и он вроде стихи твои и статьи знает... Мы с ним договорились, что он сюда зайдёт. Как бы под видом старого твоего знакомца - навестить, мол, больного... Зовут его Низамеддин-ходжа, работает в типографии газеты "Голос Туркестана", понял?

- Понял.

- Скоро должен быть...

- К нам пожаловал гость, - сказал капитан Китаев.

- Кто таков? Откуда? - наклонив голову, посмотрел на капитана поверх стёкол пенсне полковник Медынский.

- Из Ташкента, ваше превосходительство. Типографский рабочий Низамеддин Ходжаев. По данным губернского сыска, абсолютно неблагонадёжен.

- Так, так...

- В последнее время очень активен. Незаурядный агитатор.

- Состоит под надзором?

- Под негласным... Наши ташкентские коллеги, установив при его отъезде станцию, до которой он взял билет, сочли необходимым телеграфно известить нас.

- Очень любезно с их стороны. Соблаговолите, капитан, от своего и моего имени так же телеграфно поблагодарить губернский сыск.

- Будет исполнено, ваше превосходительство.

- Благополучно ли доехал господин Ходжаев до Коканда?

- Вполне.

- И сошёл именно там, куда взял билет?

- Да.

- Какая простота нравов у нынешних господ революционеров... Я как-то читал в старых полицейских обзорах, что народовольцы перед совершением своих акций по три-четыре раза меняли маршрут, прежде чем добирались до нужного места.

- Социалист нынче странный пошёл, ваше превосходительство. Если уж у них туземцы в серьёзных агитаторах ходят...

- Кстати, какой он ориентации, этот ваш Низамеддинов? Эсер?

- Ходжаев, господин полковник.

- Да, да, извините. Вечно я путаю эти местные фамилии... Так как же?

- Предположительно он социал-демократ.

- Взяли под наблюдение прямо с поезда?

- Разумеется.

- И где же изволит сейчас находиться дорогой гость?

- Два часа назад отправился на приём к нашему почтенному эскулапу доктору Смольникову.

- Как это мило с его стороны! И я без всякого наружного наблюдения мог бы предсказать, что он, оказавшись в Коканде, в первую очередь пойдёт именно туда... Эти социалисты, капитан, всех наших филёров безработными сделают.

- Час назад, выйдя из больницы, Ходжаев нанёс визит Хамзе. В настоящее время находится там. Вместе с поднадзорным Соколовым, который к моменту прихода Ходжаева уже находился в доме Хамзы.

- А ведь чешутся руки прихлопнуть сразу всю троицу, не правда ли?.. Этот типографский рабочий мог, наверное, привезти с собой какую-нибудь свежую литературу, не так ли?

- Не исключается.

- Я вот иногда думаю, что в доме поэта Хамзы среди всяких там рукописей, книг, черновиков наверняка должна находиться какая-нибудь нелегальщина...

- Совершенно справедливо, ваше превосходительство.

- Вообще архив всякого литератора или журналиста - это же идеальное место для хранения сочинений, интересующих наше ведомство... Вы бы как-нибудь выбрали, капитан, удобный момент да и посмотрели бы внимательно, что там почитывает и что пописывает господин Хамза.

- После самоубийства младшей жены Садыкджана-байваччи мой человек не может работать с Хамзой - тот уже третий месяц не встаёт с постели. И я считал бы в такое время неудобным... вернее, нецелесообразным...

- Э-э, бросьте вы церемониться, капитан!... То, что неудобно для других, удобно для нас с вами и для той службы, которую мы представляем. Диалектика, как говорят господа марксисты... Можете рассматривать моё предложение о необходимости обыска в доме Хамзы как приказ.

- Слушаюсь, ваше превосходительство.

- Если будете лично участвовать в обыске, постарайтесь принять соответствующие меры предосторожности...

- Меры предосторожности? От кого?.. Не понял...

- Экий вы, батенька мой, несообразительный... Ну, используйте штатский костюм, грим, косметику. Мне бы не хотелось, чтобы вашу внешность раньше времени...

- Я вас понял, господин полковник. Перекрашусь - родная мать не узнает.

- Ну вот и чудесно.

- Здравствуйте, Хамза.

- Здравствуйте, Низамеддин-ака...

- Как ваше здоровье?

- Спасибо, поправляюсь.

- Ваши друзья из ташкентских газет передают вам свои лучшие пожелания...

- Да будут они благополучны и счастливы.

- Все были очень огорчены и озабочены вашей болезнью...

- Передайте им мою благодарность.

- Я привёз вам гонорар из редакции "Голос Туркестана" и небольшой аванс за будущие статьи.

- За будущие? Но я не знаю, когда сумею снова начать писать...

- В редакции от вас ждут материалов. Ваши друзья высоко ценят ваше творчество. У вас уже есть свои читатели, которые в своих письмах в газету просят напечатать ваши новые статьи.

- Рахмат, спасибо... По правде сказать, я даже несколько смущён... Я тяжело болел, давно ничего не писал...

- Надеюсь, болезнь не затронула ваш талант настолько, чтобы...

- Затронула... Иногда мне кажется, что я не напишу больше ни одной строки...

- Вы слишком молоды, Хамза, чтобы так могло быть на самом деле.

- Вы, конечно, знаете, что случилось в моей жизни... Это нельзя сравнить ни с чем... Я много раз умирал в эти дни и видел себя на небе, рядом с ней... Мои глаза слепли от горя, сердце моё останавливалось, прекращалось дыхание, я перестал отличать день от ночи, тьму от света, все краски мира слились для меня в одну сплошную чёрную пелену. Мне стали безразличны люди, я потерял интерес к ним... Нет, нет, я не могу взять деньги за будущие статьи! Я никогда не напишу их...