Антон Дубинин - Выпьем за прекрасных дам

— Чтобы спасению душ способствовать, — отбарабанил Бернар как по писаному. — А как ему способствовать с тряпкой-то в руке? Не согласен я с таким наказанием, что ни говорите!

Визитатор только усмехнулся.

— Вот что я вам на это скажу, брат, — он снова вернулся к работе. Впрочем, немытого пола осталось всего ничего. Теперь только паутину смахнуть — и сделано… Даже останется время на отдых до готовки! — Скажу я вам, что о спасении других вы верно помните — только забыли вторую половину сказанного: радеть о спасении собственной души. В доме Господнем низких мест не бывает; в нем «лучше у порога пребывать», чем строить себе шатер нечестия. Вы большего достигнете как проповедник, если будете с радостью мыть полы ради братьев, чем если взойдете на кафедру с прекрасной проповедью, приготовленной ради своего тщеславия. Проповедуют не только устами, mi hermano amado — но и всей жизнью своей, как делал наш Господь и Спаситель… Глядите-ка, брат! За беседой и труды быстрее идут. Мы вами все вымыли, теперь только воду осталось выплеснуть.

Пристыженный отповедью Бернар поднялся с тряпкой в руках.

— Вы… брат, вы голодны с дороги? Давайте-ка я вас отведу перекусить чем Бог пошлет… Ведь будете остальных дожидаться?

— Сказать по правде, мне довольно того, что я с вами поговорил. Но посещаю я Жакобен часто, люблю его сердечно, так что и с прочими моими братьями будет время побеседовать.

Ох, захолонуло что-то у брата Бернара в сердце! Ох, потянуло там странным сквозняком! Может, дело в запахе… в странном запахе, будто цветочном — мыли пол простой водой, а аромат стоял в каменной зале капитула, будто ее розами украсили, как храм к празднику; а может, не розами, может, лилиями…

— Брат… Имя-то ваше как? Я ж не спросил… Я — новиций Бернар де Рокфор, а вы кто будете?..

Странная улыбчивая суровость отразилась в чертах визитатора. Как же я мог подумать, что он старый, вдруг разглядел Бернар: он совсем молодой! Или старый все-таки?

— Сперва поблагодарим Господа за оконченный труд и за добрую беседу, — старый-молодой чинно положил тряпку на край ведра, поправил скапулир, опустился на колени — и жестом пригласил Бернара последовать за ним. Тот бухнулся где стоял — лицом к капитульному Распятию, спиной к визитатору. Неужели нону по памяти? Похоже на то…

— Боже, приди избавить меня…

Бернар послушно повторял за гостем строки дневного псалма — и только когда сбился и забыл, что дальше, осознал, что какое-то время читает один. Обернулся неуверенно — может, тот нарочно молчит, проверяет, помнит ли хвастун-новиций весь 118-й — но…

Конечно же, не было никакого брата. Не было визитатора со светлой бородкой, со слишком коротким скапулиром, который он так лихо закидывал перед трудами через плечо. Только цветочный запах остался — на пределе обоняния, но совершенно несомненный.

Бернар-маловер все-таки добежал до двери в ризницу, удостовериться — конечно же, никого. Бормоча — «Из Болоньи… Господи Боже…» — обежал чисто вымытую залу по периметру, чтобы куда-нибудь девать, выбегать наружу острый радостный стыд. Наконец опустился рядом с ведром на колени, потом коснулся лбом каменного пола — prostratio super genua — и начал молиться по-настоящему.

…Простираю к Тебе руки мои; душа моя — к Тебе, как жаждущая земля…

Таким его и нашли братья уже после вечерни, обеспокоившись, что его не было на хорах. Бернар спал в неудобной позе, так что потом было нелегко сразу подняться на затекшие ноги; спал в чисто вымытой и обметенной зале капитула перед распятием, рядом с ведром грязной воды.

Истории его почти никто не поверил. Решили, что, утомившись, Бернар задремал в молитве — и увидел отца Доминика, а может, тот и впрямь явился к нему во сне; вот только в отца Доминика с тряпкой в руках верить было как-то сложновато. Да и тряпок было не две, а всего одна; почему-то количество тряпок более всего убеждало практичных братьев, что наказанный новиций всего-навсего увидел благочестивый сон. Гильем Арнаут, правда, сказал, что святые люди могут по-разному проявить себя в нашей жизни — веруем же мы в communio sanctorum! — а дерево узнается по плодам: если Бернару его сон или видение помогло понять ценность святого послушания, наверняка оно исходило от Господа. И в доказательство того привел пример исцеления одной пьемонтской сестры, которой блаженный Доминик также явился во сне и наложил ей на больное место полотнище, которого никто, кроме нее, не видел. Однако сестра видела эту ткань и чувствовала, и наутро встала совершенно здоровой — так что нет резона не верить и в историю брата Бернара.

Брату Бернару, впрочем, было не обидно, что ему не верят. Он больше не бегал от трудовых послушаний, целый год или около того казался совершенно счастливым. Потом история подзабылась — до самого августа 1234-го, когда весь Орден в дружной радости встречал весть о причислении славного отца к лику святых. Из монастыря в монастырь носилась весть о чудесном перенесении его мощей — как в темноте, в окружении муниципальных солдат, бедные братья с ужасом вскрывали родительский гроб, опасаясь обнаружить там смрадный труп, что навеки подкосит благочестие глупых мирян, смотрящих только на внешнее… И как из вскрытого гроба от костей святого человека поднялось дивное благоухание словно бы цветов — цветов! — вне себя от радости кричал брат Бернар, к тому времени уже не новиций, к тому времени уже священник… Каких цветов? Непонятно? Не скажет ли кто — какие это были цветы?

Брат Гильем ездил в Рим свидетельствовать на процессе прославления — он собирал сведения по Тулузену, опрашивая об отце Доминике мужчин и женщин, лично его знавших. Сыграв свою роль, он вернулся, привезя с собою четки, которыми прикоснулся в Болонье к благоухающим костям патриарха проповедников; четки в течение нескольких месяцев хранили этот ни на что не похожий запах. Брат Гильем дал четки в руки Бернару; тот погрузил деревянный розарий в чашу ладоней и долго дышал ароматом — так пахли цветы из райского сада, где гулял теперь отец Доминик, и аромат пропитал, видно, его небесные одежды — тот же самый хабит, иного и не надо — и его земные останки, ожидающие воскресения… «Да, братья, это они, это цветы», — радовался брат Бернар. И снова вспомнилась старая шутка, и снова дразнили его, гордого и довольного, что полы его научил мыть сам отец Доминик. Святой Доминик — теперь это были не пустые слова: епископ Раймон, бывший провинциал Прованса, уже отслужил в Жакобенской чисто вымытой и украшенной церкви первую мессу в честь святого Доминика Проповедника в его праздник, пятого августа, называя его покровителем монастыря и храма. Приходите к нам еще, брат визитатор. Оставайтесь с нами навсегда…