Антон Дубинин - История моей смерти

— А твой отец? — осторожно спросил я. — Он ведь, наверное…

— Конечно, волнуется, — Мария повесила голову. Похоже, ее это все-таки задевало. — Но я… Я сделала, что смогла! Послала ему весточку. С одним отцовским человеком, которого на дороге пограбили. Робин его тем и утешил, что за письмо от дочери барон его наградит куда больше, чем мы… то есть они его — обчистили. Я там написала своей рукой, что со мною все в порядке, и искать меня не нужно… Пока не объявлюсь сама.

— Думаешь, хоть одного родителя утешит такое сообщение? Особенно — сэра Руперта?

Мария, видно, так не думала. Она вместо ответа всадила твердый кулачок в бок моему бедному брату.

— А что ты мне говоришь? Вот ему скажи! Это из-за него мы тут… Бог весть чем занимаемся!

— На самом деле твой приезд, братик… Это все меняет, — медленно выговорил Рей, не обращая на Мариины побои никакого внимания. И я хочу… в общем… Ну…

— Чего?

— Покаяться, — трудно выговорил он, не глядя мне в лицо. — Это же получается, ты там сидел в плену. У этого колдуна. И ждал, что я приеду… По обещанию. Хоть какой-то помощи ждал. А я…

— Да ладно, это я виноват, — я обнял брата за плечи, радуясь, что не видно, как я реву. Надо же было так поломаться за последнее время — слезы совсем близко и выливаются наружу от любого пустяка! — Я проиграл поединок. Из-за этого все и покатилось под гору… Может, правда следовало отказаться. Или позволить тебе драться вместо себя…

— Нет, я виноват, — упрямо (Рей уперся рогом) продолжал он. — Я поверил, что ты умер. Даже не видя тебя мертвым… Отказался на что-то надеяться. В общем, свалял большого труса.

Я вспомнил, какое у него было лицо, белое в ночной темноте, когда он все держался за мое стремя и снизу вверх говорил, что вернется.

— А я — никудышный рыцарь. Самый никудышный на свете! Проиграл Божий Суд, ты подумай… Притом, что был прав… Тоже мне, рыцарь Мердок…

— А я, а я… Позволил тебе биться! А должен был сам…

— А я думал, ты меня бросил. И еще — я впал в уныние…

— А я тебя оставил во время поединка! Если бы я был там, видел бы сам, что ты не умер…

— И тебя убили бы вместе со мной, как Овейна! Нет уж, это я виноват…

— Довольно, что ли, самобичеванья, — перебил нас от порога новый голос — громкий и слегка насмешливый. Мы как по команде подпрыгнули, глядя туда. Это вернулся Робин — черный силуэт на фоне темно-синего проема двери; узнать его можно было по длинной спутанной гриве волос. Интересно, давно ли он там стоит и слушает, подумал я невольно — ведь мы так увлеклись друг другом, что не заметили бы целой неприятельской армии.

— Мастер Робин? (все-таки приросло само собой почтительное обращение, заметил я уже пост-фактум.)

— Всегда к вашим услугам. И вот что я вам скажу, леди и сэры, — он длинными шагами пересек комнатку и поставил одну ногу на край холодного очага. Робин был изрядно выше меня и чуть-чуть — повыше моего брата. Я подумал, что он, наверное, очень сильный. — Хватит говорить о том, кто и чего не сделал. Что вам сейчас нужно — это хороший военный совет.

И тут Мария сделала то, чего от нее никто не ожидал. Мы с Реем приоткрыли рты от изумления, когда она вспрыгнула на ноги и поцеловала разбойника Робина в небритую щеку.

— Ладно, решено, — он заправил за уши длиннющие лохматые пряди и улыбнулся. Я никогда еще не видел у него такого выражения — вместо обычной приветливо-скептической ухмылочки. То, что лежало в уголках его рта и в глазах… Наверное, это и есть надежда. Но странная, злая какая-то. — Вместе и поедем.

— То есть как? — мой брат укусил грязноватый ноготь — стало быть, заволновался. Мы сидели на третьем за последние три дня военном совете за столом в большом шалаше, в лагере Робина — не том, что с кельей, а новом, незнакомом мне. Этот стан располагался южнее прежних, где лиственный лес богато разбавляли сосны. Сейчас мы находились ближе к Замку Башни, чем к нашему. Вечерело, слегка болел живот от недожаренного мяса. И Робин, атаман разбойников, только что сообщил нам, что едет с нами к королевскому двору.

— Да вот так, — он чуть прищурился, как будто оскорбившись на удивление Рейнарда. — Могут у меня быть дела при дворе, как вы думаете? Хотя я и бастард.

— Ни в коем случае не хотим вас обидеть, — горячо заверила Мария. Она, дочь барона, тоже принимала участие в наших советах — с нами наравне; и ее мысли, признаюсь, порой бывали более дельными, чем мои или Реевские. — Ну подумаешь, бастард… Я читала, что королевская династия однажды прервалась, и что бы мы тогда делали без бастарда государя Альберта Первого? Он, между прочим, стал королем Отоном Великим и загнал северных варваров далеко за горы, вот так! Дело совсем не в том, в законном ли вы родились браке, Робин. Просто… ведь вы же…

— Разбойник, — в лоб высказался Рейнард, простая душа. — Думаете, король вас примет так просто… среди своих рыцарей?

Лицо Робина на миг свела тоскливая судорога. Кого-то он мне опять очень напомнил. Но это так быстро кончилось, что я не успел понять — кого именно.

— С этим я как-нибудь разберусь. Помнится, король обещал за разбойников Опасного Леса награду? Получу ли я свои золотые, если выдам ему самого их атамана?

Я открыл было рот, чтобы спросить — но тут Мария так пнула меня под столом, что речь осталась не родившейся. Я вместо того прочистил горло и сказал:

— М… Гм… Значит, поедем вчетвером. Когда, по-вашему, надобно выезжать?

За две недели жизни с разбойниками я окреп и почти совсем выздоровел. Лысый старичок усердно поил меня травяными отварами, работы мне не поручали никакой — самое трудное, что мне встречалось, это переезды с одного места на другое. Я отъедался за двоих, и теперь при купании смотрел на свои торчащие ребра уже без прежнего ужаса — их слегка прикрыла новая плоть. В остальное время я лежал — обычно в шалаше или землянке, принадлежавшей атаману, или сидел в холодке и думал о своем, глядя на качающиеся зеленые ветви. Такие красивые… Так давно я не видел зеленых ветвей… Даже не так давно — всего месяц какой-то; но за этот месяц я успел понять, какие же они прекрасные, деревья. Я теперь замечал много такого, на что раньше не удосуживался посмотреть как следует. Например, что у платанов молодые листья — толстые и лоснящиеся, а старые — тоньше, и все в прожилках, как рука старика. Или что у молодых елочек на концах ветвей появляются и почти что на глазах растут крохотные зеленые шишки. А еще я видел совсем вблизи соловья — и в первый раз рассмотрел, какие у него бурые короткие перышки, и как на горле у него двигается маленький кадычок, когда он выводит особо сложную руладу. Должно быть, Господь подарил мне эти две недели тишины, чтобы я научился смотреть. Чтобы я все очень хорошо запомнил.