Виссарион Саянов - Небо и земля

Лена вдруг увидела на том месте, где вздымались раньше ангары, одинокую машину Быкова, и сразу что-то оборвалось в груди. В последний раз поглядев на самолет мужа, она пошла к двери. Вслед за ней вышли Быков и Тентенников.

— А где же папаша? — спросил Быков, когда Лена села уже рядом с Тентенниковым.

— Родитель твой? — усмехнулся летчик. — Он только что был здесь и вдруг вспомнил, что банки с вареньем у себя дома оставил. Вот и побежал за ними. Обещался потом на вокзал явиться.

— Вот хлопотун! — рассердился Быков. — Ванюшка характером тверже. Сидит, должно быть, с машинистом на паровозе и о происхождении миров рассуждает!

— Не потеряется старец! — крикнул Тентенников. — Он медь такой: ни снаряда, ни снасти вовек не забудет.

Тентенников первым выехал со двора. Вслед за ним тронулись и остальные машины. Лена не оборачивалась; не было силы у нее еще раз посмотреть на Быкова. Особенно боялась она снова увидеть тот одинокий, словно забытый самолет.

В детстве она читала с Глебом книги путешественников, записки о приключениях и странствиях. О, как увлекали ее тогда повествования о сильных женщинах, с большими, огрубевшими от вечной работы руками, как волновали ее рассказы о смертях, перестрелках, потерянных и вновь обретенных жизнях… Сейчас она сама жила необычайно, странно. Разве так была раньше задумана жизнь? Ведь не верила она когда-то словам первого мужа о грядущей войне, которая захватит десятилетия и со временем выбросит их на новый берег стариками… Странно, о первом муже она давно не думала, а теперь вдруг снова мелькнуло перед ней его лицо со светлыми стекляшками пенсне… Неужели примета? Неужели и Быкова она никогда не увидит больше?

«Назад!» — хотела крикнуть она, но колонна машин уже далеко ушла от аэродрома, и, обернувшись, Лена ничего не увидела, кроме беспорядочно разбежавшихся по пригоркам деревьев да косматого, синеватого дымка, тянувшегося над тихим заречьем.

— Кузьма! — тихо сказала она, превозмогая слезы и снова оглядываясь назад.

— Ну, что вам на самом-то деле нужно? — недовольно бормотал летчик.

— Как вы думаете, скоро он нас догонит?

— Догонит, Елена Ивановна, догонит!

— Вы взаправду верите, что с ним ничего не случится? — спросила она, словно от Тентенникова зависело спасение ее мужа.

— Конечно, верю, Елена Ивановна. Мы будем ждать его со дня на день. А вот и наш состав. Паровоз под парами — скоро тронемся.

Еще совсем недавно на аэродроме было шумно и весело: сновали от ангара к ангару торопливые мотористы, и в каждом помещении ждали Быкова верные люди. В четвертом часу летчики обедали в штабном домике, и если случалось, что к обеду являлся папаша, обязательно на стол выставлялись всякие соленья и варенья, и за непринужденной дружеской беседой быстро летело время. В дни, когда приходилось с утра вылетать в расположение противника, бомбить вражеские эшелоны и сбивать белые самолеты, в низеньком доме обедали поздно. Обеды были торжественны, словно именины справляли в такой день, торжествуя победу и возвращение боевых друзей, — сколько было тогда рассказов, споров, воспоминаний!

Теперь это осталось позади, отошло, промелькнуло, забылось… Будут еще хорошие дни, но то, что пережито, не повторится. И Быков медленно ходил по аэродрому, думая о недавней поре.

Ветер гнал по полю обрывки бумаг и газет, скрипели двери в ближнем доме, догорал дымок костра, разведенного кем-то возле разобранного ангара…

Быков взглянул на часы. Уже третий в начале, а человека, которого он должен доставить во вражеский тыл, еще нет… Только теперь вспомнил Быков о мотористе, оставленном Тентенниковым, — этот здоровый краснощекий парень сам вызвался до конца сослужить свою службу при боевом командире. — Наверно ждет меня у самолета, — решил Быков, направляясь к месту, где стоял раньше ангар.

Быков подошел к самолету. Моторист спал на траве, подложив под голову руку. Он медленно шевелил губами во сне, и спокойное румяное лицо его было трогательно-моложаво, — на верхней губе пробивался светлый пушок, и тень от длинных ресниц падала на щеки.

«Не буду его пока будить… Пусть отоспится». И снова ходил Быков по аэродрому, нетерпеливо посматривая на часы. В телеграмме было точно обозначено, что вылететь придется не позднее часу, но никто еще не появлялся поблизости. Летчик начал беспокоиться: ведь стоит только небольшой группе хорошо вооруженных людей напасть на аэродром — и им удастся отбить самолет. Сейчас у Быкова нет ни людей, ни пулеметов, — вдвоем с мотористом они, пожалуй, долго не продержатся…

Он не мог успокоиться и ходил по тропинкам, заросшим репейником и лебедой. Вдруг откуда-то издалека донесся сухой треск винтовочного выстрела. Быков прислушался, но снова все смолкло вокруг.

«Если не придет, полечу один, — думал Быков. — А не успею улететь — подожгу самолет. Не оставлять же его белякам!»

Неподалеку от самолета стояло два небольших бачка с бензином. Предусмотрительный Тентенников оставил на всякий случай и несколько коробок спичек. «Пригодится, пожалуй… А Кузьма-то совсем не такой растяпа, каким иногда себя изображает посторонним людям. Обо всем успевает позаботиться, ничего не забудет».

Задание, порученное Быкову, казалось бы простым, обычным делом в рядовой летный день, и никто не стал бы тогда долго говорить о нем. Но сегодня, когда фронт уходил на север и белые отряды приближались к городу, задание становилось рискованным и исключительно опасным. И эти часы тревожного ожидания особенно мучили и будоражили Быкова: ведь он не знал, удалось ли Тентенникову погрузить свой эшелон и выбраться со станции, окруженной отрядом Грымжи…

А что если Тентенников так и застрял на станции? А если началась вдруг перестрелка? Жива ли Лена? Успели ли погрузиться папаша с Ванюшей? Что и говорить: чудаковат родитель, того и гляди, какую-нибудь новую бестолковщину затеет…

Моторист вскрикнул, не просыпаясь. Время от времени доносились из заречья одиночные винтовочные выстрелы. Пожар на том берегу реки с каждой минутой полыхал сильней. Шестой час уже был на исходе. «Нечего надеяться, что человек, которого велел Николай доставить в тыл белых, сейчас уже не придет. Может быть, его убили дорогой? — мучительно думал Быков. — Стало быть, подожду еще час — и, если никого не будет, полечу в Воронеж».

Медленно тянулось время. Быков не сводил глаз с минутной стрелки. Она еле ползла. «Пятьдесят четыре минуты осталось, — считал Быков. — Погрузился ли Тентенников? Лена печалится, должно быть… Пятьдесят три…»

Он переждал еще час и все-таки не решался покинуть аэродром. А вдруг человек, которого он должен везти, задержался, — что он подумает, когда явится сюда и не найдет ни летчика, ни самолета?