Виссарион Саянов - Небо и земля

— А вы самолетом летели?

— Я через озеро ехал, на грузовике.

Губы женщины дрогнули.

— Что с вами? — сказал Быков.

— Фашисты листовки сбрасывают, говорят, что к нам уже никто не пробьется на помощь. А мы знали: дорога есть, и от Родины не оторвут нас. Но ведь вы — первый человек, сказавший мне, что он сам проехал по Ледовой дороге…

— Товарищем Сталиным это великое дело сделано. И хлеб по той дороге везут по его приказу…

Быков долго беседовал с женщиной, но когда он начал ее расспрашивать о судьбе жильцов старого дома, опять пришлось испытать разочарование: ни она, ни соседка не знали, куда переехали уцелевшие после бомбежки люди. Распрощавшись с ней, Быков еще долго стоял на перекрестке.

Дома нет, никого из близких людей он не нашел, куда пойти, что делать теперь в Ленинграде? Опомнился Быков только к вечеру, на аэродроме, куда дал ему путевку Свияженинов. Быкова встретили хорошо — конструктор послал заранее телеграмму о его приезде. Начальник дал Быкову пятидневный отпуск для розыска семьи. В эти дни Быков обошел весь город. В отделениях милиции и в жактах, на аэродроме, в загсах, где он просматривал книги со списками умерших жителей района, привыкли к его высокой фигуре, к его негромкому голосу, к зоркому взгляду его внимательных глаз. И каждый день, когда начинало смеркаться, после безуспешных хождений по учреждениям он направлялся к разрушенному дому Победоносцевых и подолгу стоял на мостовой, словно здесь у него было назначено свидание с женой, и она обязательна должна была прийти сюда в предвечернюю пору. Дни проходили, а никого из жильцов разрушенного дома Быкову повстречать не удалось, и он продолжал свои хождения на Подьяческую.

Однажды он стоял на своем посту.

И вдруг Быков увидел нечто совершенно невообразимое: по груде обледенелых кирпичей, по обваливающимся перилам, по крутым обрывам выползал из победоносцевской квартиры подросток в ватнике. В руке у него был чемодан. Паренек был воистину эквилибристом, ловким циркачом, черт знает кем. Быков и слов не мог подобрать подходящих, чтобы выразить свое восхищение смелостью этого пройдохи, — он-то уж, конечно, имел основания считать пройдохой этого подростка, обворовавшего разбомбленную квартиру Победоносцевых. Но как бы то ни было, воришка был ловок и смел, а ловкость и храбрость Быков всегда уважал.

Очень долго подросток полз вниз. Ноша его, видно, была тяжела, и несколько раз останавливался он на уцелевших лестничных площадках. Прошло минут двадцать.

Внимательно из подворотни наблюдая за подростком, Быков увидел, что пройдоха уже выбрался на панель и прилаживает к чемодану веревки, — видно, хочет нести свою заветную ношу на спине. Теперь было самое удобное время для нападения, и Быков громко крикнул:

— Стой!

Подросток оглянулся и, удивленно нахмурив брови, сердитым простуженным голосом ответил:

— Чего же стоять? Я и так не бегу.

Э, да он, видать, парень решительный, не из трусливого десятка… Тем хуже для него, с таким и расправиться можно покруче.

Быков подошел к нему совсем близко, нагнулся и насмешливо спросил:

— Разбогатеть, видно, хочешь?

— Мне богатство ни к чему, — сплюнув на снег, ответил подросток.

— А чемоданчик зачем брал?

— Мое дело.

— Видать, забыл его в разбитой квартире — теперь домой тащишь.

— Хотя бы и так, не твоя забота, — раздраженно ответил подросток.

То, что пройдоха злился, веселило Быкова: то-то он напугается, когда узнает, кто говорит с ним. Небось, и чемодан бросит, и веревку, и пустится, как угорелый, в бега…

Но подросток и не собирался никуда бежать: он сильно устал, спускаясь по развалинам этажей со своей тяжелой ношей, и пот выступил на его веснушчатых щеках.

— Вот ведь как, — сказал Быков. — А я тебе докажу, что моя тут забота.

Прерывисто дыша, подросток поднялся и злыми рыжими глазами в упор поглядел на своего неожиданно появившегося врага.

— Тебе твоего заплечного мешка мало — так еще хочешь поживиться сегодня?

Это было уже прямым переходом от обороны к наступлению, и Быков не сразу сообразил, что следует ответить на ехидные слова подростка.

— Хочешь добром спор наш покончить? — примирительно спросил Быков.

— Мне все равно.

— Так вот, давай попросту договариваться: чемоданчик отдай мне, а сам ступай своей дорогой и больше по чужим квартирам не лазай.

— У тебя, видно, лишнего времени много, вот и валяешь дурака, а у меня, брат, сегодня хлопот полон рот.

— Какие же у тебя хлопоты?

Почуяв в словах Быкова примирительный тон, подросток усмехнулся, сел на чемодан и, сплюнув сквозь зубы, тихо сказал:

— Новый год сегодня встречать надо, а у меня еще никакой подготовки не проведено.

— Новый год? — Быков сел на тумбу у подворотни и почувствовал, как снова возвращаются к нему заботы последних дней. Ведь за хлопотами, за беготней, за непрерывными разгонами по городу он и не заметил, как подошел к концу декабрь. Печальной будет одинокая встреча Нового года… Снова мелькнуло перед ним стареющее лицо жены, и было в нем невыразимое выражение упрека…

— Тебе хорошо, есть с кем Новый год встречать, — сказал Быков, — а я, брат, один — родных и друзей растерял за военную пору…

Подросток с любопытством поглядел на Быкова, внимательным взглядом окинул его вещевой мешок и спокойно сказал:

— Всякое на свете бывает…

— Не понял ты меня, парень, — тихо сказал Быков. — Ты думаешь, мне чемодана жалко? Не в чемодане тут дело. Вот подумал ли ты, что в той самой квартире, из которой ты только что вылез, люди до тебя жили, много лет жили, и очень хорошие люди. А теперь их нет, — и вот все, что от них осталось, — чемоданы, да вещи, да столы, да то зеркало, что висит над самым обрывом.

— Погодите-ка, — вдруг оживился подросток, подходя к укоряющему его человеку, — вы, часом, не Быков Петр Иванович будете?

— Быков? — неуверенно переспросил он. — Откуда ты мою фамилию знаешь?

— Идем, — с необычайным оживлением сказал подросток, схватив Быкова за руку, — идем скорее…

Быстро взвалив на плечи тяжелый чемодан, он заковылял по мостовой. Быков еле за ним поспевал.

— Погоди, — сказал Быков, догнав подростка. — Как звать тебя?

— Павлом.

— Тебе чемодан нести не трудно? — Теперь, когда радостная догадка на мгновенье выпрямила душу, он боялся разочарования и о главном не решался спросить. И только в эту минуту заметил он, что у подростка землистое лицо с провалившимися щеками, что ватник его разорван в нескольких местах, что валенки у него худые и что ноша ему тяжела безмерно, хотя и храбрился он, шагая по мостовой с чемоданом.