Виссарион Саянов - Небо и земля

«Боюсь»? Обвинение в трусости — самое обидное для летчика. Он полетит, чего бы это ни стоило…

Да, он полетит… Но сегодня впервые в жизни тайный голос подсказывал Быкову: лететь не следует. Он не знал «дюнердюссена». На этом аэроплане разбилось уже несколько человек. Завод попросту не хотел тратиться на договор с другим летчиком.

…Поздно вечером Быков сидел в своей комнате, не зажигая лампы. В соседней комнате громко спорили отец и Ваня. Быков прислушивался к их голосам и подумал о смерти. Впервые за пять лет он боялся лететь. Это не было предчувствием или страхом. Нет, причина волнения была самая простая и разумная. И все-таки после разговора с директором Быков никому не решился бы сказать, что считает рискованным предстоящий полет.

Он вспомнил Лену и снова увидел ее такою, какой она была в день первого знакомства: с доброй улыбкой на пухлых губах, за самоваром в тихой, далекой комнате. Он никогда не мог забыть давнюю встречу, но сегодня вспоминал о ней с особым волнением. Случай в Царицыне казался сном, встречи в Петербурге сначала представлялись будничными и обыденными. Может быть, они и были памятны именно своей обыденностью. Он помнил все, до мельчайших подробностей, бережно хранил в памяти свои нечастые беседы с нею. Пока был жив Загорский, Быков не признавался даже себе в своем чувстве… А теперь…

Он решил на тот случай, если разобьется, написать небольшое письмо Лене и вынул из ящика письменного стола пачку почтовой бумаги.

«О чем писать?» — думал он. Рассказать ей о былом, о детстве, о кабале у хозяев, о вере в будущее? Ему хотелось сказать о многом, но мысли путались, и слова ложились на синие полоски только для того, чтобы умереть.

— Не завещание ли пишете? — расхохотался Делье, входя в комнату. — Очень уж у вас загадочный вид сейчас. Будь у меня «кодак», я сделал бы неплохой снимок. Может, пойдем погуляем?

— С удовольствием.

Ваня вбежал в комнату и повис на руке Быкова.

— Петя, я без тебя соскучился.

Быков с любовью посмотрел на мальчика, приподнял его и подбросил вверх. Ухватившись руками за плечи Быкова, Ваня засмеялся.

— Дедушка спит, — сказал он, — сегодня опять на меня рассердился, хотел в бильярдную пойти, я его не пустил…

— Молодец. Теперь ложись спать, а завтра с тобой погуляем…

Ваня обрадовался и побежал в свою комнату.

— Помните, как вы его привезли из Тулузы?.. — спросил Делье.

— Вы научились говорить по-русски, а все путаете города. Из Тулы. Я вам уже двадцать раз говорил, что из Тулы, — одно время вы говорили правильно, а теперь опять начали путать. Не собираетесь ли вы сами в Тулузу?

— В Тулузу? Нет, в Тулузу я не собираюсь, но третьего дня получил письмо из Парижа.

— Из Парижа?

— Да, от приятеля. Меня зовут обратно. Контракт мой с «Дуксом» подошел к концу, и скоро я распрощаюсь с вами…

— Если расстанемся, значит, навсегда, — сказал Быков, поглядывая на француза. — Жаль! Ведь мы были хорошими друзьями.

— Кто знает, разве можно гадать о будущем? Мне почему-то кажется, что мне еще суждено вернуться в Россию. За эти годы, работая на заводе, я хорошо узнал и полюбил русских рабочих. У меня есть среди них настоящие друзья. Я много вечеров провел в задушевных беседах с ними.

Они вышли на улицу. Было уже поздно. На набережной Москвы-реки горели скупые огни. Город засыпал. Могучие спины ночных извозчиков возвышались над Балчугом. Их стоянки были у самого края узкого тротуара. Издали пролетка казалась выступом дома, странным крылатым крыльцом. Облака уходили на запад. С того берега тянуло запахом гари и свежей соломы.

Они стояли на Каменном мосту и, перегнувшись через перила, смотрели вниз. Барка плыла по течению, на ней горел огонек, играла тальянка.

— Куда плывет она? — спросил Делье и, не дожидаясь ответа, сказал: — Пойдем по домам, я уже начинаю собираться в дорогу…

В день полета Быков пришел на поле задолго до условленного времени. Хозяин разгуливал по аэродрому, заложив руки в карманы брюк.

— Ну как? — спросил он. — Полетите?

Еще была последняя возможность отказаться, но Быков, подумав, промолчал. Из ангара выводили новенький «дюнердюссен».

— А вы зачем здесь? — спросил Быков Делье.

— Хозяин приказал лететь с вами.

— Но ведь срок вашего контракта с ним закончен.

— Завтра кончается, — с огорчением сказал Делье. — Но он поступил со мной так же, как с вами. Сказал, будто я боюсь лететь…

Маленький задиристый Делье от волнения даже приподнялся на цыпочках, словно хотел дотянуться до своего рослого собеседника, и громко сказал:

— Но ведь вы-то, Петр Иванович, хорошо изучили меня. Я никогда ни в чем не люблю уступать, — и нашему хозяину Пеллеру пришлось выслушать от меня несколько колких замечаний. — Делье засмеялся и, уже успокаиваясь, сказал:

— Ведь настанет же когда-нибудь время свободной жизни без хозяев, помышляющих только о барыше? Не правда ли, ведь оно настанет? С вами я обязательно полечу, — если вы рискуете жизнью, то почему же мне уходить от своего русского друга?

Быков с благодарностью посмотрел на француза и взялся за рули.

«Уйду, — решил Быков, — сегодня же рассчитаюсь». — Он не мог без отвращения вспомнить наглое, самодовольное лицо хозяина и громко выругался.

«Дюнердюссен» отлично набирал высоту, и Быков успокоился. Полет был удачен. Все выше уходил аэроплан, — московские дома сверху казались неровными ступеньками гигантской лестницы. Сверкал золотой крест над куполом храма Христа спасителя.

…Яркий свет ослепил на мгновенье, и Быков проснулся. Он долго не мог понять, почему ничего не видно, и хотел прикрыть ладонью глаза, но — странно — рука не повиновалась ему. Он дернул другой рукой — тоже никакого результата. Руки его существовали сами по себе, — он не мог шевельнуть ими. Быков попробовал открыть глаза — и все-таки ничего не увидел. Какие-то столбики и круги плыли навстречу ему, какие-то стрельчатые пролеты… Но нельзя было даже разобрать, существуют они или только снятся.

— Спите, — сказал ему незнакомый женский голос, — закройте глаза.

Он закрыл глаза и начал припоминать, слышал ли раньше этот голос, но не мог ничего сообразить и заснул.

Минут через пять он снова проснулся. Он ошибся. Прошло не пять минут, а четыре дня. Тот же женский голос сказал:

— Спите!

Он открыл глаза. Теперь он увидел незнакомую просторную комнату, высокое окно, женщину в белом халате, сидящую на табуретке.

— Где я?

— Спите!

— Я не хочу спать, — закричал он сердито. — Я не могу спать. Позовите Делье.

— Делье вчера уехал во Францию. Он ждал вашего выздоровления…

— Позовите его…

— Я не могу позвать. Он уехал…

Быков застонал, со страшным усилием приподнялся и откинул голову на спинку кровати.