Олег Бенюх - Подари себе рай

«Краснофлотец Тарас Несмиятенко», — прогудел за дверью веселый бас. «Батьки мiи рiднии! — вскричала Соня, побежала в гостиную, где сидела за книгами и тетрадями Маша. — Це ж мiи двоюрiдний брат!» Вернулась в коридор, с тревогою в голосе спросила: «Навiщо прiихав?» — «Вiдпустка!»

— Отпуск! Отпуск! — радостно возвестила она и наконец отворила дверь. Вошел завидно скроенный молодец, пригнулся, чтобы не удариться о притолоку лбом, осторожно поставил на пол самодельный фанерный чемоданчик. Смахнул ладонью капли дождя с забронзовелого от ветров лица, снял бескозырку с надписью «Балтфлот» на ленте. «Здоровеньки булы, сестренка!» — «Добранiч, братику!» Соня повисла на шее Тараса, уткнулась лицом в его бушлат, мешая слезы радости с каплями дождя.

— Вот ты какой! — Маша разглядывала глаза («Да, верно, синие, как море»), усы («Золотистые, как спелая пшеница»), подбородок («Надо же, и вправду с двумя ямками»).

— Да вот такой. — Тарас мягко высвободился из объятий Сони.

— Сестра много о вас рассказывала, — объяснила Маша свое восклицание.

Пока Соня разделывала селедку, разогревала щи и жаркое, Маша расспрашивала о флотском житье-бытье. Тарас стеснялся молодой, красивой женщины («Какие прическа, платье, лицо — словно сошла вдруг с обложки столичного журнала как артистка!»), которую видел впервые, аромат ее духов был сладкий, дурманящий. Тарас искренне полагал, что кроме «Красной Москвы» и «Тройного» ничего другого не существует. И взгляд — внимательный, заинтересованный — непонятно тревожил. Всякий раз, когда он подымал на нее глаза, то внутренне вздрагивал, задерживал на секунду-другую дыхание. В их гарнизоне недалеко от Ленинграда конечно же были женщины: жены, дочери, сестры командного состава, — и с некоторыми из них он иногда общался, особенно в художественной самодеятельности, но таких обворожительных красавиц видел только в кино. И на все ее вопросы отвечал: «Гарно». «Как служится?» — «Гарно». — «Как относятся к вам командиры?» — «Гарно». — «Как отдыхают краснофлотцы вечерами?» — «Гарно». И лишь когда Маша спросила о качестве питания, прошедший через весь ужас украинского голода Тарас, широко улыбнувшись, весело пробасил: «Дюже гарно!»

На следующий день был выходной, и Маша, подумав, предложила: «Ваш билет, Тарас, на Киев закомпостирован на послезавтра. А завтра Соня, Алеша и я покажем вам Москву. Идет?» И, дождавшись очередного «Гарно» с добавлением «з метрополитеном», ушла в спальню, оставив брата и сестру обсуждать последние новости, полученные ими с Украины.

Москва уже наряжалась к празднику, хорошела. У людей чувствовалось приподнятое настроение, спешка прохожих была пронизана радостной суетой, то и дело слышались шутки, смех. Все виденное и слышанное производило особенно глубокое впечатление на Тараса и Соню. «Гастроном» в Охотном ряду, магазины «Елисеевский», «Сыр» и «Рыба» на Тверской невиданным доселе богатством ассортимента повергли Соню в изумление: раньше она одна дальше скромного продуктового на Пятницкой и Зацепского рынка выбираться не отваживалась. Тараса и Алешу привели в восторг скульптурные фигуры на станции метро Площадь Революции. Особенно долго они рассматривали бронзового матроса.

— Живой, совсем живой! — восхищался Тарас и раза три возвращался к полюбившейся ему скульптуре. Часам к двум, изрядно подустав, подъехали на трамвае из центра к Серпуховской площади и зашли в Торгсин. К празднику Маша получила от Ивана сто долларов и решила шикануть — однова живем! Взяли несколько сортов колбасы (Алеша: «И мою любимую ливерную!»), сыра (Маша: «И мой любимый рокфор!»), рыбы (семги и осетрины), тамбовской ветчины, конфет («Мишка», трюфели и набор «Олень»), бутылки московской водки и венгерского токайского.

В четвертом часу сели за стол: голубая с серебряным орнаментом и бахромой скатерть; белоснежные с украинской разноцветной вышивкой салфетки; ложки, вилки, ножи, тарелки, рюмки, бокалы — все, купленное комплектом в нью-йоркском универмаге «Масу» и полученное в прошлом месяце.

— Какие запахи! — Маша, поочередно наклонившись над рыбой, мясом, зажмурилась, цокнула языком. Села во главе стола, по правую руку Тарас, по левую Алеша, Соня — напротив.

— Вы наливайте, Тарас, — скомандовала Маша. — Себе водку. Соне токай, Алеше крюшон.

— А вам? — откупоривая бутылки, спросил Тарас.

— А я продрогла и устала — выпью рюмку водки. И выпьем мы вот за что. — На мгновение она задумалась. Тряхнула головой, подняла рюмку: — За годовщину нашей великой революции мы будем пить через несколько дней. Сегодня давайте скажем доброе слово о тех, кто ее отстоял и защитил — о нашей армии и флоте. Тем более что за нашим столом — представитель легендарного Балтфлота. И сегодня он здесь потому, что получил отпуск за отличную службу. Будьте счастливы, Тарас.

Все чокнулись — Алеша радостно, лихо, Соня — со слезами благодарности и гордости. Маша — серьезно, почти строго.

Ели споро, дружно. Перед горячим — тефтели с томатно-чесночным соусом — Тарас вновь наполнил рюмки.

— Мам, а мне можно пива? — вдруг спросил Алеша.

— Что-о-о?! — возмутилась Маша.

Взяв себя в руки, спокойно продолжила:

— Во-первых, где ты увидел пиво? Однако дело не в этом. До восемнадцати лет — ни папирос, ни спиртного. А там, я думаю, ты будешь достаточно умным, чтобы собственными руками не укорачивать свою жизнь.

Алеша покраснел, смутился. «Вон Витька всего на год старше, а отец ему в праздники и вина, и водки позволяет», — произнес мысленно. Ответ матери он знал: «Витькин отец — дворник, у него своя воспитательная метода. Чуть что — в ход идут кулаки, ремень, скалка. Ты хочешь этого?» Нет, этого Алеша не хотел. Он хотел попробовать и пива, и водки, и папирос, чтобы похваляться потом перед друзьями — не привирая, взаправду.

— Он пошутил, — вступился за мальчика Тарас.

— В каждой шутке… — усмехнулась Маша.

— А вот и нет! А вот и нет! — Алеша оторвался от любимого земляничного варенья, подбежал к матери, поцеловал ее в губы.

— Какой ты сладкий! — засмеялась она.

В полшестого Алеша с Соней засобирались в цирк.

— Карандаш, он как Чарли Чаплин! Ведь правда же, мам?

— Правда наполовину. Внешне — да, похож. А в искусстве вполне самобытен. Расскажешь о своих впечатлениях, когда придешь домой. Ты не голоден?

— Я сыт, пьян и нос в табаке.

— Отлично. Соня, садитесь на Пятницкой на «аннушку» и прямо почти до самого цирка.

Когда они остались вдвоем, Тарас неожиданно предложил:

— Давайте выпьем за вас, Маша.

И сам испугался своих слов. А она нерешительно посмотрела на бутылку, произнесла, словно уговаривая себя: «Семь бед, один ответ, где две, там и три. Я люблю, когда за меня пьют». И одним глотком осушила рюмку. Постепенно и ее рюмка, и вся посуда на столе, и самый стол, и комната, все убыстряя бег, как карусель, поехали, закружились, завертелись. Ей стало необыкновенно легко, тепло, радостно. Заиграл патефон, поплыли ласковые волны вальса, и в этих волнах она купалась с Тарасом. Волны искрились, то вздымались под небеса, то плавно скользили вниз, дух захватывало, и казалось, этому сладостному скольжению не будет конца.