Генри Мортон - Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

Однажды утром я решил прокатиться туда на машине и посмотреть, какова собой Пастрана; я покинул Мадрид в тот прохладный утренний час, который многие madrilenos проводят в постели. Женщины шли к мессе. Молочники развозили молоко в кувшинах Али-Бабы, свисающих по бокам мула или пони, а утренний воздух восхитительно благоухал только что испеченным хлебом. Дорога скоро вышла из города и нырнула в долину, к Алькала-де-Энарес. Я проехал казармы, где над главными воротами прочитал лозунг Франко: «Todo por la Patria» — «Все за родину»; перед моим взором быстро промелькнул плац и рекруты в рубашках. Элегантный молодой офицер в сапогах со шпорами и со шпагой на боку заставил мои мысли обратиться к дням, столь далеким, что они могли бы принадлежать другому миру.

Дорога в Алькала-де-Энарес — не самая красивая в Испании. С обеих сторон видно только безлесое скалистое плоскогорье с намеком на далекие деревеньки. Несколько грузовиков промчались мимо меня, торопясь в Мадрид, попадались велосипедисты, а иногда человек верхом на муле или осле. Хотя последних мавров выдворили из Испании много веков назад, до наших дней сохранилась их привычка сидеть на самом крестце осла, так что ноги едва не волочатся по дороге. Время от времени эти caballeros , словно под влиянием некоего душевного порыва, сворачивают с шоссе и трусят себе по невыразительному ландшафту в мир, куда воображение иностранца не сможет последовать за ними. Они скрываются во впадинах рельефа, возникают снова, уменьшаясь по мере движения — возможно, стремясь к горстке каменных домов и церквушке: туда, где в воздухе висят запахи древесного дыма и жарящихся churros , где бродят куры, гуси и козы и ждут женщины с пронзительными темными глазами, не терпящие мужского сумасбродства.

Я приехал в старый университетский городок Алькала-де-Энарес, где учился дон Хуан Австрийский. Еще здесь родился Сервантес, а также одна из несчастных королев Англии, Екатерина Арагонская. Принцессы обычно рождаются во дворцах, но дети Изабеллы Кастильской появлялись на свет там, где их воевавшей с сарацинами матери случилось оказаться в соответствующий момент. Я увидел Сервантеса, стоящего в задумчивости на постаменте посреди главной площади, и проехал мимо, размышляя, что, подобно многим другим бессмертным, он бы с радостью пожертвовал грядущей славой ради звонкой монеты при жизни.

Столь внезапно, что я не мог понять, как это случилось, я обнаружил, что еду по богатым землям; весь окрестный пейзаж золотился от ячменя и пшеницы, а поля спускались к прекрасным зеленым долинам, где тополя обрамляли русла ручьев. Это было поразительно, как если бы я вдруг за какие-то полмили перенесся с высот Дартмура в одну из йоркширских долин. Сверившись с картой, я увидел, что еду по той местности, где многочисленные речушки вливаются в Тахо, на восемьдесят миль удалившуюся от своего истока и только начинающую долгий путь к Атлантике. Вода — главный источник жизни, что хорошо понимали римляне, а после них мавры. Там, где текут реки и выпадают дожди, раскидываются такие вот плодородные поля, волнующиеся под ветром, как золотые угодья, которые испанцы обрели столь далеко от дома; еще там водятся зайцы и куропатки, люди же выглядят не такими изможденными. Хотя было только начало июня, уже убирали урожай. Первым примеченным мною знаком стало появление десятка стожков сена, вереницей двигавшихся ко мне по узенькой тропинке; потом я разглядел, что под каждой грудой мелькают ослиные ноги, а последним шел маленький босоногий мальчик в соломенной шляпе и с палкой в руке. Проходя мимо меня, он не разинул рот, как деревенщина, и не сверкнул любопытным взглядом, но посмотрел так, словно я мог бы оказаться хоть святым, хоть замаскированным дьяволом, и, заразив сомнением меня самого, серьезно пожелал доброго дня.

Солнце уже пригревало, и марево закурилось над неровными полями пшеницы. Грунтовая дорога вела то вверх, то вниз — и повсюду открывались очаровательные виды. Я остановился посмотреть на ряды жнецов, движущихся по пшеничному полю с серпами в руках. Я видел, как султанчики колосьев кланяются жнецам и падают, когда те проходят, и подумал — или со мной сыграло шутку воображение, — что земля, возделанная руками, как в Испании, вспаханная быками и сжатая серпом, выглядит лучше и в каком-то смысле удовлетвореннее и ухоженнее, чем земля, обрабатываемая тракторами. Но возможно, это все благоглупости и сентиментальность, а испанцы с радостью расстались бы со своим библейским подходом за несколько партий сельскохозяйственной машинерии.

Моим первым впечатлением от Пастраны стало великое столпотворение крыш, видневшееся на некотором расстоянии внизу: крыши встречались под всевозможными углами и на разных уровнях, крытые той длинной черепицей, которая принимает любой оттенок, от красного до черного, и обычна для стран, когда-то бывших частью Римской империи. Такую черепицу можно найти на юге Франции, по всей Италии, Греции и в Малой Азии — а когда обломки ее выкапывают в Сассексе, их осторожно моют, маркируют и выставляют в музеях. В центре города высилась старинная церковь, ее нефы и приделы венчала та же самая черепица, и пока я съезжал вниз, церковь будто вырастала, в конце концов ее башня с огромным колоколом обрисовалась на фоне неба. У подножия холма стояли старые ворота, через которые проталкивались сотни овец; арка ворот обрамляла вереницу каменных домов — на каждом железный балкончик, — клонящихся друг к другу через мощеную улицу. Маленький рынок с одной стороны окаймляла низкая стена, уходящая в овраг, а напротив возвышались величественные ворота эпохи Возрождения, ворота дворца с высеченным в камне герцогским гербом.

Узенькая улочка вела наверх, в город, — снова череда старых домов и балкончиков. Удивительное для меня появление здесь телефона покрыло узкие полосы неба над улицами ненадежной сетью тонких проводов, а на некоторых балконах разместились ряды фарфоровых изоляторов, похожие на ласточек, готовящихся к отлету. Есть в городе маленький ренессансный фонтан, который мог сохраниться с римских времен, поврежденный и обветшалый, но все еще работающий. Из центра фонтана поднимается каменная колонна, увенчанная большим продолговатым каменным резервуаром, который окружен четырьмя скульптурными человеческими головами: изо рта каждой льется струйка воды, падающая в чашу по изящной дуге. Пока я там стоял, не было ни одной секунды, чтобы фонтан не окружали женщины и девочки с кувшинами для воды — они наполняли свою посуду, а погонщики мулов приводили на водопой животных, и ослики с деревянными седлами на спинах подходили к фонтану и погружали свои кроткие морды в воду.