Анна Антоновская - Время освежающего дождя

Монастырям святой Нины и Кватахевскому Моурави выделил личные приношения, ибо настоятель Трифилий дрался сам, как простой воин, на поле славы, а игуменья Нино, чья обитель разграблена кизилбашами, не устрашилась шаха и возвеличила приют христовых невест.

Моурави, не обременяя Картли, удовлетворил огромные требования церкви. Конечно, на эти монеты он мог бы вооружить пищалями постоянное войско, помочь малоземельным поднять хозяйство, пополнить казну, развить торговлю и увеличить изделия амкарств, но с церковью ссориться было рано.

Чувство какой-то недоговоренности беспокоило Саакадзе: святые отцы что-то скрывают. И когда Трифилий, как бы вскользь, пригласил его в келью католикоса, Саакадзе облегченно подумал: «Теперь узнаю, в чем благочестивые служители неба хотят меня перехитрить…»

Внимательно выслушав решение снарядить посольство в Русию, Саакадзе восхитился мудростью католикоса, но и бровью не повел, что догадывается о подлинной цели церковного посольства. Он охотно согласился изыскать монеты и товары. Но раз отцы церкви считают необходимым отправить подарки царю, его семье и их ближним людям, то для пышности следует присоединить некоторых князей…

Агафон, подождав, пока католикос одобрит такое предложение, стал восхищаться мудростью Моурави:

— И то правда: некоторые князья застоялись, аки ожиревшие — прости, господи! — кони, прогулка на пользу пойдет.

Трифилий незаметно подмигнул Феодосию:

— Святой отец, благослови Орбелиани и отважного Джавахишвили на путь!

Католикос одобрительно кивнул: эти князья особенно были нетерпеливы в своем желании свергнуть Кайхосро.

Нашел выбор удачным и Моурави, посоветовав для пышности добавить еще двух азнауров, Дато и Гиви. Тогда можно спокойно и сборы начать.

Церковники озадаченно переглядывались, но Трифилий торопливо подсказал согласие, тут же переложив на Моурави снаряжение каравана с подарками.

Доментий пробовал предложить вместо азнауров еще двух князей, но Саакадзе бесстрастно заметил:

— Азнауры тоже застоялись, а Дато и Гиви не раз бывали в Иране при русийских боярах, знают обычаи и помогут проникнуть в происки турецких и иранских послов, ибо нет сомнений, они также должны прибыть в Московию.

Католикос не возражал, а Трифилий вдобавок стал настаивать на включении в посольство и азнаура Даутбека — истинного дипломата.

Но Саакадзе так увлек отцов церкви обсуждением грамот к царю Михаилу и патриарху Филарету, так блестяще развил план действий посольства, что совсем затушевал им же высказанное предложение об участии азнауров в поездке.

Синклит сиял. Моурави сразу придал блеск и силу посольству. Еще раз католикос почувствовал, что Георгий Саакадзе достойный сын иверской церкви.

Не дождавшись конца съезда, Саакадзе отправился в Носте. Здесь уже золотились яблоки, над изгородями, обвитыми колючей ежевикой, хлопотливо жужжали шмели, и на склонах от жары изнемогала трава.

Обняв Автандила и ласково отбросив с его лба черную прядь, Саакадзе тихо проговорил:

— Узнай у Бежана, о чем совещались католикос, князья и царевичи. При встрече со мною Бежан вздрогнул и отвел глаза.

— Узнаю, мой отец.

Вскоре конь Автандила гулко простучал копытами по мосту.

Накануне служители погасили торжественные свечи в храмах Мцхета. После долгого спора из-за дележа духовенство разъезжалось по своим епархиям.

Спрятав в ларец парадный крест, усыпанный адамантами, и сбросив дорожную рясу, Трифилий поспешил на зеленый бережок Кавтури. Здесь, под кустами облепихи, он с наслаждением скинул обувь, занялся ловлей форели и, словно не замечая угрюмости Бежана, заставил и его предаться «божьему промыслу». Нанизывая на крючок свежего червяка, настоятель украдкой косился на воспитанника: чем расстроен Бежан? Утром вяло запивал еду вином, а молитву, как ветер, пропустил мимо ушей. Может, скучает по мирским утехам? Ведь совсем еще отрок…

Нетерпеливое фырканье коня прервало его размышления. Трифилий обрадованно загоготал, вздернул удочку с болтающейся рыбкой и приветствовал подъезжающего Автандила.

Как-то странно встретил Бежан брата: не то не рад, не то встревожен, не то очень доволен, а может — все вместе.

Два дня Автандил говорил только о приятном. Он назначен ностевским сотником, и, в отличие от конницы Гуния и Асламаза, его сотня будет гарцевать на скакунах цвета расплавленного золота. Потом рассказал о веселом приключении Папуна, одурачившего феррашей ловким фокусом с монетами. Поведал о необычайном Арчиле, которого Моурави взял в Ностевский замок. Арчил не по летам умен и один умеет вызвать улыбку на сжатых губах Циалы. Лучшая из матерей, Русудан, не приняла ее в семью, — почему-то не любит. Пока Циала гостит у деда Димитрия. Но Димитрий тоже невзлюбил ее: «Как смеет при Русудан хвастать своим горем?»

— Прав Димитрий, надо уметь прятать свою печаль и радость, — проронил Бежан.

— Нет, не прав! Отец говорит; «От каждого требуй, что он может дать, и ни капли больше».

— Отец? Наш отец великий… Автандил, ты веришь в угрызения совести?

— Наша замечательная мать говорит: «Не делай того, от чего потом будешь страдать».

— А если невольно становишься сообщником?

— Во имя Христа, Бежан, что мучает тебя? Две ночи ты стонешь подобно больному быку. Или вертишься, точно кинжал в арбузе.

— Почему с кинжалом сравниваешь меня, мой брат? Разве подобает мне владеть оружием?

— Может, и не подобает, но невольно владеешь. Бывают поступки опаснее, чем кинжальные раны… Вот, к слову: строит зодчий прекрасный храм, а бездельник его подожжет… Кто-то видит, как подкрадывается разбойник с факелом, и спокойно проходит своей дорогой. И многолетний благородный труд сгорает в один миг…

— Ты на два года старше меня, Автандил, но многого не понимаешь. Есть обет, который выше всего земного.

— Тогда не угрызайся, не стони всю ночь, радуйся своему обету, как это делает настоятель Трифилий.

Бежан смолчал, но целый день ходил мрачнее своей рясы.

Ночью луна залила келью. В открытое оконце вползала свежесть. Белые розы в кувшине казались синими.

Бежан вскочил с жесткого ложа и торопливо схватил рясу.

— Ты куда, мой брат? — спросил Автандил.

— К отцу Трифилию.

— Напрасно, покайся прямо небу, в таком деле не следует иметь посредников.

— В каком? Ты о чем?

— О бесстрастном созерцателе.

— Автандил, что ты знаешь?

— Я знаю — есть люди, которые замышляют зло против Великого Моурави, отдающего жизнь на возвеличение родины.

— Нет, нет, Автандил! Может, отцы церкви и правы, — какой Кайхосро царь? Недовольны и царевичи Багратиды. А князья говорят, что с тех пор, как в Картли нет настоящего царя, померк престол Багратидов… Нет блеска, исчезло величие… Разве можно сравнить доблестного царя Луарсаба с приятным, но бесполезным Кайхосро?