Еремей Парнов - Заговор против маршалов

— Гениальная идея,— саркастически спародиро­вал его Шелленберг.— При условии, что Сталин дейст­вительно собирается устроить маленькое кровопуска­ние своим фельдмаршалам.

— Именно на это и хочется обратить внимание. План великолепен по форме, но бесперспективен по су­ществу,— спокойный голос Янке лишь подчеркивал смелость суждений.— Личность Скоблина до крайности подозрительна. Он имел контакты с советской развед­кой. Где у нас гарантия, что сведения о так назы­ваемом заговоре не подброшены НКВД? Мы, конечно, можем спросить себя: «С какой целью?» Допустим, для того, чтобы бросить тень на наших действитель­но преданных фюреру и рейху генералов. Скомпро­метировать кого-то из них. Откуда мы знаем, какие планы вынашивают в Москве? Возможно, там хотят заманить нас в ловушку, подтолкнуть к принятию ошибочных решений. Мы ничего не знаем. Поэто­му я предлагаю воздержаться- от - сомнительных дей­ствий.

— Предлагаете? — Гейдрих вздернул массивный подбородок.— После того как я сказал, что решение принято?.. Сдайте оружие.

— Но... Простите, группенфюрер, у меня нет ору­жия,— Янке беспомощно развел руками.— Мой револь­вер лежит в ящике стола...

— Вот и превосходно. Отправляйтесь под домашний арест и хорошенько подумайте. Если придет что-ни­будь стоящее, позвоните Беренсу. Он мне доложит.

Янке вскочил, качнул головой и с вымученной медлительностью засеменил к двери.

— Благодарю, господа,— отрывисто бросил Гейд­рих.— Штандартенфюрера Беренса прошу задержать­ся... Ну как? — спросил, когда остались одни.— По- моему, только сегодня я сам для себя все оконча­тельно сформулировал.

— Скажу тебе честно: я просто заслушался! Без сучка без задоринки, как выражаются россияне... Но признаюсь со всей откровенностью: в сомнениях Янке есть известный резон. Мы ведь и сами об этом думали... Его, конечно, здорово занесло, но в целом он очень способный и преданный офицер.

— Защищаешь?.. Не надо. Если бы я решил поста­вить на нем крест, то не отправил разгребать снег перед домом... У него ведь отличный особняк. Знаешь?.. С прекрасным садом. Раньше там жил какой-то еврей... Пусть поостынет малость, придет в себя. Это на пользу.

— Я тут тоже кое-что обмозговал, Рейнгард. У тебя есть время?

— Конечно, давай...

— Начнем с внешнего оформления. Я предлагаю обычную папку «ОКВ, отдел «Абвер-заграница».

— Заграница?

— Именно! Тут тонкий ход. С кого начали? Разу­меется, с русских. Завели дело, а когда увидели, как развертывается, не стали передавать. Между разведкой и контрразведкой всюду грызня. Вот увидишь, они клю­нут на это. Примерят на себя и поймут, как надо.

— Допустим, дальше.

— Сверху будет штамп бюро Канариса, а внутри, где-то в самом конце, его собственноручная докладная. На имя фюрера. Заподозрив в измене генерала, он просто обязан запросить согласие на следственные дей­ствия. Допустим, он сам решил вступить в контакт с подозреваемыми, чтобы вытянуть...

— Понятно,— Гейдрих быстро набросал на листке схему.— Дальше.

— В докладной только немецкие имена. Связь с еди­номышленниками из РККА вытекает из контекста. Затем следует одобрительная виза фюрера и поручение Борману, а Борман в свою очередь адресуется к тебе: «Установлено ли наблюдение за генерал-полковником Большая Задница и генерал-лейтенантом Свинячая Со­бака?..» В таком духе. Помимо всего прочего, это объяс­няет, как дело из абвера перекочевало в СД.

— Ты окончательно спятил, мой бедный друг? Под­делать подпись Канариса, Бормана — плевое дело. Но фюрера!.. Мне еще многое предстоит совершить на этом свете, старина.

— Подпись не обязательна. Достаточно бланка.

— Тебе не кажется, что мы сами все усложняем? Подваливаем себе лишней работы?

— Нет, не кажется. Янке не настолько глуп, как может показаться. Если с нами действительно хотят поиграть, то мы подкинем такое, что превзойдет все их ожидания. У них коленки затрясутся от страха. Бланк канцелярии фюрера! Резолюция Бормана! Шутишь! С этим в жмурки не поиграешь. Такое нельзя спрятать. Такое надо докладывать на самый верх... Судя по тому, как они решают свои вопросы, результат будет. Я уверен.

— Я еще подумаю, но, кажется, ты меня убедил.— С застывшей улыбкой Гейдрих смял лист со стрелками и квадратиками, сжег его в пепельнице и ссыпал черные хлопья в корзину, выделанную из слоновой ноги.— Попробуем убедить кремлевского дядюшку в том, что его ложь — чистая правда.

Тяжелый транспортный самолет с двумя танкетка­ми в чреве пошел на взлет. На припорошенном поземкой поле отчетливо обозначились графитовые полосы. Взвихренный пропеллерами снег медленно оседал в морозном тумане, заметая следы шасси. Описав над аэродромом широкий круг, машина пошла на по­садку.

— Желаете осмотреть, товарищ командующий? — стараясь перекричать рев моторов, Горбачев сомкнул пальцы рупором.

Когда замерли стальные лопасти, Уборевич протер пенсне и, отогнув полу шинели, опустился на колено. Главный инженер торопливо обмел бетонный шести­угольник и сразу принялся очищать следующий. «Пче­линые соты», так красиво обрисованные ледяной круп­кой, чуть не стоили ему головы.

Начальник строительства ржевского аэродрома Терс­кий неосторожно похвастался на высоком совещании невиданной производительностью: «Тысячу квадрат­ных метров полосы даем в сутки».— «Как же вам уда­лось?» — изумился Иероним Петрович. «Это все наш главный — товарищ Горбачев. Рифление плит больше всего тормозило, а как только он отменил...» — «Отме­нил? Кто позволил? Как же будут садиться самоле­ты?!» — «Но ведь производительность увеличилась почти в три раза, товарищ командующий... Мы и бетон укладываем по-новому, и площадь опалубки в четыре раза больше...» — «На кой черт мне ваши цифры! Есть проект, технология, наконец, указания центра. Вы на­рушили мою директиву и пошли на поводу авантюри­ста, если не хуже... Пусть прокурор разбирается, где тут очковтирательство, а где вредительство!» Вот так оно было.

Горбачева сразило прямо наповал. Едва добрел до гостиницы. Думал только об одном: у кого попросить револьвер. Он не знал, что командующий, прежде чем позвонить военному прокурору, послал в Москву само­лет за Сошиным и Овручевским — титанами инженерно-строительной мысли.

«Прокурор подождет»,— сказал он на следующее утро и распорядился продолжить совещание. Когда объявили Горбачева, зал возбужденно загудел: все счи­тали, что он уже арестован. Господи, боже мой! Во что обошелся ему этот доклад! Говорил, как во сне, ни на что не надеялся, не верил ни в доводы разума, ни в какую-то высшую справедливость. «Затирка, вибраторы, коэф­фициент трения, металлическая трамбовка, квадраты, шестиугольники...» Кому все это надо? Жуткое слово «вредительство» каленым железом прожгло виски. Но светила дали положительный отзыв. «Получается, что вы берете наши грехи на вооружение? — нарочито гром­ко подал реплику Уборевич.— И даже готовы внести изменения в проекты будущих аэродромов? Я верно понял, товарищ Сошин?» — «Верно. Полагаю, что ру­ководство нас поддержит».— «В таком случае мне сле­дует принести извинения инженеру Горбачеву. Вместо суда его следует представить к награде...»