Еремей Парнов - Заговор против маршалов

После снисходительного кивка Германа Геринга, подтвердившего наихудшие подозрения посланника Мастного, а с его подачи — и руководства республики, загнанную лошадку истории словно пришпорил невиди­мый наездник.

Счет пошел на дни.

27 апреля поступила из Москвы депеша посла Павлу с текстом парижского демарша министра Да ладье: Франция подтверждала возможность заговора.

28 апреля в Прагу прибыл, естественно инкогнито, штандартенфюрер Беренс.

29 апреля имела место встреча между Беренсом и Виттигом в замке Ротенхауз, где были обговорены дета­ли передачи «Красной папки» президенту республики.

Страх двигал обывателями, чиновниками и сильны­ми мира сего. Страх подгонял заезженного одра исто­рии. Он чудовищно вырастал на скаку, превращаясь в облачный призрак Коня Бледного, и открылся всадник Апокалипсиса, что, помахивая песочными часами, вздымал отточенную косу.

Впрочем, не страхом единым, ибо сказано, что лю­бовь и голод правят миром. Король Великобритании отрекся от престола в пользу брата, чтобы вступить в брак с дважды разведенной американкой. Через двад­цать четыре часа после официального уведомления палаты общин он, уже как герцог Виндзорский, высту­пил по радио:

— Вы должны поверить мне, когда я говорю, что не могу нести груз тяжелой ответственности и выполнять так, как мне хотелось бы, свои королевские обязанности без помощи и поддержки женщины, которую я люблю.

Газеты все чаще писали теперь о предстоящей коро­нации Георга Шестого.

— Ничтожество,— отозвался Сталин о бывшем мо­нархе, когда решался вопрос о составе советской делега­ции.— Такую империю на бабу променял...

За британским посольством на Софийской набереж­ной в Москве усиленно наблюдали. Волновало предпо­лагаемое участие маршала Тухачевского в торжествах. Распространился слух, что посол Потемкин получит пост заместителя наркома иностранных дел. В связи с известным демаршем Даладье новость представляла особый интерес.

— Паспорт Тухачевского только что привезли на ви­зу в консульский отдел,— доложил германскому послу Шулленбургу второй секретарь.

— Я же говорил, что нельзя доверять вздорным слухам,— удовлетворенно кивнул посол.

— Тухачевский заболел,— объяснил он, немало оза­дачив англичан.

Фон Шулленбург лишь руками развел и велел за­шифровать новое сообщение.

Решение об отмене поездки Тухачевского в Лондон готовилось вне связи с беспрецедентным в дипломати­ческой практике противостоянием в Пражском Граде между президентом и послом. По крайней мере, за сутки до первого визита Александровского на зарубежной командировке маршала поставили крест.

Формальным основанием послужило спецсообщение Ежова Сталину, Молотову и Ворошилову, датированное 21 апреля.

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на корона­ционные торжества в Лондон над ним по заданию гер­манских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки терро­ристического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением выз­вать международные осложнения. Ввиду того что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гаранти­рующую полную его безопасность, считаю целесообраз­ным поездку товарища Тухачевского в Лондон отме­нить. Прошу обсудить».

Сколько-нибудь конкретной характеристикой «ис­точника», еще более анонимного, нежели Г. и господин X. на процессе, Сталин не поинтересовался. Заслуживает полного доверия! — и этот вздор принял без тени улыб­ки. Точный текст сообщения также не был приложен, что в общем-то отвечало принятой процедуре, но резко диссонировало с международной значимостью визита.

Оперативный материал о повышенном интересе к поездке маршала поступал беспрерывно, но его уже не брали в расчет. НКИД работал по своей линии, НКВД — по своей.

«Членам ПБ — немедленно последовала безапелля­ционная резолюция.— Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин».

К Тухачевскому бумага поступила уже с визой Во­рошилова: «Показать М. Н. 23. IV.37 г. КВ».

Михаил Николаевич ознакомился и, как положено, подтвердил подписью. Он не то чтобы огорчился, но почувствовал смутный толчок беспокойства. Еще один признак неблагополучия. Они множились с января, усиливая и без того гнетущее чувство растерянности. Всякое, конечно, возможно. Теракция в том числе. Но если так, подумал он, то вполне могли бы послать и мо­рем, на крейсере или линкоре.

Узнав, что вместо него поедет другой замнаркома — флагман флота первого ранга Орлов, поразился вер­ности мелькнувшей ассоциации: море.

Решение Политбюро состоялось еще 22 апреля.

«1. Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондоне угрожает серьезная опасность со стороны немецко-польской террористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон.

2. Принять предложение НК обороны о посылке товарища Орлова на коронационные праздники в Лон­доне в качестве представителя СССР по военной линии».

Несколько расплывчатое (в смысле конечного резуль­тата) понятие «террористический акт» Сталин перевел в более конкретную форму: «задание об убийстве».

Пока решение довели до консульского управления, документы успели свезти на Софийскую набережную. Пришлось опять посылать машину. Неудобно маленько, но ничего не поделаешь — заболел человек, и все тут. Никто не застрахован.

На банкете по случаю награждения большой группы чекистов заздравную чашу поднял Ежов. Развив так любезный его сердцу тезис вождя об «ордене меченос­цев», он перешел к текущим задачам.

— Мы должны сейчас так воспитать чекистов, чтобы это была тесно спаянная и замкнутая секта, безоговороч­но выполняющая мои указания.

Если и проскользнула тут струйка личных амбиций, то подсознательная. Не будь учение Фрейда подвергну­то остракизму, из такого родничка могла вырасти полноводная река толкований. Хозяин мечтал об ордене, грабительскую сущность коего все же прикрывали исторические регалии. Великого магистра титуловали «преи­мущественное величество». А секта? «Изуверская», «преступная» —иных определений в советской печати не знали. Но бог с ним, с психоанализом. Громадье ближайших планов требовало беспрекословного выпол­нения указаний наркома. Раскручивался следующий по порядку грандиозный процесс.