Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера

– Прежде всего нельзя было допускать Фердинанда к королевской короне, – послышался голос Альбрехта Смирицкого который год назад считался вероятным соперником Фердинанда в борьбе за богемский престол и, по слухам, уже заказал новую корону, как выяснилось, несколько преждевременно. – Он воспитанник иезуитов и совершенно отравлен их идеями.

Невыспавшийся и неудовлетворенный, лишенный из-за скупости Вильгельма фон Лобковича легкого утреннего опьянения, которое могло бы подарить некоторое утешение, граф Турн почувствовал, как в нем поднимается раздражение. Голос Смирицкого звенел в его ушах подобно куриному кудахтанью. В его мозгу возникла мысль о том, что в доме Зденека фон Лобковича, католика и рейхсканцлера, вероятно, и не было дорогих бокалов, зато можно было рассчитывать на первоклассное вино. Досада графа усилилась. Католики! Паписты! Эти пиявки присваивают себе абсолютно все, даже лучшее вино! И прежде всего – самых прекрасных женщин. Он попытался представить себе безупречную головку Поликсены на теле своей жены, как она внезапно достает горшочек смальца из-под кровати, черпает из него горстью, а затем… Он моргнул. Чтобы вызвать это видение к жизни, нужно было выпить больше одной кружки рейнского. Кроме того, наверное, было бы лучше, если бы ему это не удалось, так как реальность будущей ночи – «А почему бы вам не… Почему вы, мужчины, не…» – не шла ни в какое сравнение с его фантазией. И куда тогда девать накопленную энергию?

– В Богемии должность короля выборная, – услышал он сердитый голос и изумленно понял, что голос принадлежит ему. – Надо показать Габсбургам, что им не стоит считать, будто у них есть право на трон.

– Все пели Фердинанду хвалебную песнь, – заметил Смирицкий. «Он не такой высокомерный, как Рудольф и Маттиас», «Он очень доверительно обходится с дворянством Богемии». Ба! Он очень быстро показал свое истинное лицо.

– Мы просто должны сместить его. Это наше право, – снова заговорил граф Турн. Почувствовав на себе взгляды других, он понял, что стал первым, кто высказался вслух о смещении короля с тех пор, как Фердинанд начал так бесцеремонно забирать в свои руки управление Богемией. Он ощутил себя смельчаком, героем, готовым в полном одиночестве защищать свой дом от армии чудовищ.

– Не приказал ли он всему городу и даже университету прошлым летом, чтобы все участвовали в процессии в связи. с праздником тела Христова? А праздновать день святого Яна iyca и святого Иеронима он запретил!

«Да, да, – думал граф Турн. – Таковы дела давно минувших дней. И все, на что способна эта кучка куриц, это пережевывать старые оскорбления. У них нет петуха, который бы мог сказать им, что к чему». Почти незаметно в его мозг закралась робкая мысль о том, что, вероятно, все только и ждут, когда кто-то из членов совета возьмет на себя роль петуха. И еще менее отчетливо всплыло у него воспоминание о том, что он сейчас мыслит теми самыми понятиями, которые использовала его жена прошлой ночью, когда злословила в адрес совета земли. Она даже имитировала кудахтанье куриц – ко-ко-ко! – и у нее выходило чертовски похоже, что он вынужден был признать.

– Он поддался мании величия, – продолжал граф Турн. – Габсбургская кровь испортилась – впрочем, она никогда не была особенно хороша.

Мужчины осторожно засмеялись. Графу Турну ситуация начала нравиться, так же как понравилось превращение его жены – после непродолжительных сомнений. Вильгельм фон Лобкович, ухмыляясь, протянул руку к керамической кружку затем к своему кувшину. Когда он перевернул его, наружу вы шел один лишь воздух. Он озадаченно заглянул в пустой кувшин, а затем поднял взгляд, будто бы ища лакея, которого можно было бы послать в подвал за добавочной порцией. Гоал Турн все больше распалялся.

– Рудольф был непредсказуемым помешанным, Маттиас пребывает в вечном унынии, ему не до действий, а Фердинанд считает себя Юлием Цезарем!

Альбрехт Смирицкий, который тоже сидел перед пустым кувшином, но и в трезвом состоянии был нетерпелив, поднял свою пустую кружку и крикнул:

– Ave, Caesar, moribundi te'salutare!

– Morituri te salutamus, [37]– пробормотал Колонна фон Фельс и тайком закатил глаза.

– Что, простите?

– Ничего, мой дорогой Смирицкий, ничего. Граф верно говорит, господа. Мы имеем право, нет, мы просто обязаны сместить Фердинанда фон Габсбурга с трона Богемии. Таким образом мы не только обеспечим спокойствие в Богемии, но и воспрепятствуем тому, чтобы еще один из многочисленных ублюдков Габсбургов стал кайзером империи.

– Надо кончать со всеми этими компромиссами! – Вацлав фон Руппа ударил кулаком о стол. Его винный кувшин упал. Вильгельм фон Лобкович впился в него глазами. Когда из кувшина ничего не вытекло, он нахмурился. – Кто-то должен поставить Габсбургов на место. Вспомните только об ответе, который мы получили на наш протест против закрытия церквей в Клостерграбе и Браунау. – Руппа пренебрежительно скривился и процитировал фальцетом: – Императорская привилегия кайзера Рудольфа – да упокоит Господь его душу – гарантировала свободное отправление религиозного культа только дворянству и свободным городам. Однако упомянутые города не свободны.

– Мы на это хоть как-то отреагировали?

Вильгельм фон Лобкович протянул руку к кувшину, который стоял перед графом Шликом. Шлик, известный аскет, едва ли сделал пару глотков вина. Облегченно просияв, хозяин дома вылил вино Шлика в свою кружку, сделал добрый глоток и удобно откинулся назад. Граф Турн заподозрил, что сегодня никакой лакей больше не соизволит спуститься в подвал.

– Да. Поверенные, назначенные советом земли» написали протест. Ответом стал жесткий призыв к послушанию. В противном случае, говорилось в нем, король будет вынужден подумать о возможных штрафах.

– Чаша терпения полна! – воскликнул Турн. – Мы слишком долго пускали все на самотек. Мы больше не можем позволять, чтобы права дворянства по-прежнему урезались.

– Правильно, – поддакнул Андреас фон Шлик.

– Король применит силу, – проворчал Вильгельм фон Лобкович и сделал еще один глоток вина.

– Ну и что? – Худой Шлик сжал кулак. – Что вы предпочтете? Сильное кровоизлияние, которое очистит рану, или непрерывно кровоточащую язву?

«Они у меня в руках, – подумал граф Турн. – Они произносят вслух мои мысли, и мне даже не приходится ничего им растолковывать». От волнения он забыл, что это были вовсе не его мысли, а его жены и, собственно говоря, мысли, внушенные ей – и другим женщинам – в ситуации, которую граф себене смог бы представить и в самых смелых своих мечтах.

– Господа! – снова воскликнул он. – Давайте уточним: мы ничего не имеем против императора! Вина лежит на короле Фердинанде! И всей его продажной банде придворных льстецов: Славате и Мартинице, которые еще ни одного слова правды не произнесли при дворе, но прежде всего – на рейхсканцлере, который уже тогда показал свое настоящее лицо, когда не подписал императорскую привилегию кайзера Рудольфа. Не примите это как оскорбление своей семьи, мой дорогой Лобкович!