Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера

К его удивлению, в хижине была мебель: длинный узкий стол наверняка принесенный из другого дома, и два гладко очищенных наждаком чурбана высотой до колена, которые использовались вместо стульев. В углу он заметил большую кучу соломы на которой лежали старые одеяла. Девушка вошла в комнату сразу за ним. Она засмеялась и захлопала в ладоши. Филиппо прищурился: даже темный лес казался светлым в сравнении со старой хижиной без окон, куда свет проникал только через открытую дверь и через дыру в крыше над очагом.

Зазвенела цепь. Под одеялами что-то зашевелилось. Слишком пораженный, чтобы делать что-то еще, кроме как таращить глаза, Филиппо увидел, что на соломе кто-то лежит, и этот кто-то сейчас начал подниматься. Снова зазвенела цепь. Она протянулась от столба в полу к куче соломы и оканчивалась на лодыжке. Мужчина с растрепанными длинными волосами и бородой внимательно смотрел на него. Если бы Филиппо постарался представить себе лицо Парсифаля, легенду о котором он тоже знал, оно в точности походило бы на лицо пленника. Не того Парсифаля, который впервые встретил в лесу рыцарей и решил, что перед ним ангелы, а Парсифаля, которому никак не давался в руки Грааль и который бродил по стране подобно разочарованному призраку, отрекшемуся от всего, кроме одного: веры, что он исправит все, как только вновь получит шанс.

Пленник произнес звучным голосом:

– Приятно наконец увидеть незнакомые лица. Сядьте, устраивайтесь поудобнее.

Не успел Филиппо найти подходящие слова, чтобы ответить, как услышал стук лошадиных копыт. Через несколько секунд дверь снова распахнулась. Он испуганно обернулся.

В низком проеме, склонившись, стоял Генрих; глаза его были безумны. Не удостоив взглядом ни Филиппо, ни идиотки, он, тяжело ступая, подошел к пленнику и вытащил пистолет. Филиппо услышал щелчок взводимого курка. Пленник смотрел на Генриха с той же непреклонностью, которую Филиппо увидел в глазах девушки. На одно мгновение в голове Филиппо смешались две картины: гордо выпрямившаяся девушка с дулом у лба и сидящий на соломе пленник, на которого тоже был направлен пистолет.

– У меня для тебя есть сюрприз, – каркнул Генрих. – Честно говоря, я несколько иначе представлял себе все это, но такой вариант тоже ничего. Конец в любом случае тот же. Твой конец.

– Ты уже так долго обещаешь мне конец, что я почти начинаю предвкушать его, Геник.

Генрих ухмыльнулся.

– Прекратите… – охнул священник.

Генрих бросил на него косой взгляд и сказал:

– На этот раз я зарядил его, поп. Как тебе это? – Он посмотрел на пленника. – Принадлежишь ли ты к тем людям, которых можно убить только третьей пулей, Киприан? Моя третья пуля находится здесь.

Киприан Хлесль не отвечал. Генрих залез свободной рукой в камзол и бросил ему ключ. Киприан поймал его. Изольда большим и указательным пальцем изобразила пистолет. Большой палец рванулся вниз. Изольда крикнула: «Бах!» – и снова засмеялась.

– Расстегни цепь, – сказал Генрих. – И помни: одно неверное движение – и твой мозг разлетится по стене за твоей спиной.

Киприан расстегнул цепь и потер себе лодыжку. Генрих внимательно наблюдал за ним. Он чувствовал, что улыбка на его лице походила на улыбку сумасшедшего, но не мог не улыбаться.

– Сомкни браслет вокруг запястья и снова закрой замок.

Киприан приготовился сковать левое запястье. Генрих укоризненно защелкал языком и так сильно впечатал ему дуло в висок, что удар отбросил в сторону запястье пленника. Киприан моргнул из-за внезапной боли, затем сомкнул браслет вокруг правого запястья. Генрих убрал пистолет. На виске Киприана появилось белое кольцо, постепенно превращающееся в кровоподтек. Генрих чувствовал непреодолимую потребность в том, чтобы продолжить унижать Киприана. Взгляд его упал на фонарь. Он кивнул Филиппо.

– Там еще должен остаться рыбий жир. Зажги его!

Филиппо нашел кремень и огниво и, несмотря на дрожь в пальцах, умудрился зажечь фитиль. Наконец фонарь загорелся. Генрих взвесил его в руке. Киприан смотрел ему в глаза. Он не дал понять, разгадал ли намерения противника, но дыхание Филиппо неожиданно стало свистящим. Генрих вонзился взглядом в Киприана, надеясь, что тот прочитает в его глазах угрозу: он, Генрих, может в любой момент бросить фонарь в солому, поджечь хижину, а затем смотреть, как Киприан, прикованный к длинной цепи, пытается ускользнуть от огня. Ему это долго будет удаваться – пока не останется места, которое бы не горело.

– Ради бога, – взмолился Филиппо, но Генрих не обратил на него никакого внимания.

Легкое движение руки – и фонарь приземлился в солому, рыбий жир брызнул в стороны и поджег ее. Глаза Киприана потемнели.

Генрих увидел это, и его охватило жаркое пламя триумфа. Он решил еще немного поиздеваться над пленником.

– Что ж, Киприан, прощай, – заявил Генрих. – Филиппо, посади Изольду на свою лошадь.

Он отвернулся. Филиппо не пошевелился. Безумная надежда поднялась в Генрихе – он подумал, что священник, возможно, возразит ему, – и стал медленно водить дулом пистолета. Он отстрелит священнику детородный орган и оставит его здесь. Вполне вероятно, что ему даже удастся выжить, ведь для священника член и яйца, пожалуй, второстепенные части тела.

– Идите с миром, – сказал Киприан, обращаясь к Филиппо. – Он не позволит мне сгореть здесь.

Генрих резко обернулся.

– Откуда такая уверенность, Хлесль? – воскликнул он.

– Я знаю тебя, Геник.

Генрих растерялся. Он понял, что Киприана действительно нельзя скрутить в бараний рог. Он задрожал, пытаясь преодолеть нестерпимое желание застрелить этого человека. И тут он вспомнил, что у него есть еще кое-что про запас, и уж это точно потрясет Киприана.

– Ты не забыл, что я обещал тебе там, у реки, Хлесль? – насмешливо спросил Генрих.

Лицо Киприана напряглось.

– Да, – хрипло ответил он.

– Когда я навещал тебя здесь, ты, без сомнений, каждый раз задавался вопросом, убил ли я твою дочь. Я прав?

– Ты не сделал этого, – возразил ему Киприан.

– Ты в этом абсолютно уверен?

– Ты не для того оставил меня в живых, чтобы сообщить о смерти Александры. Ты оставил меня в живых, чтобы я смог стать свидетелем ее мучений.

– А ты догадливый. И знаешь что, Хлесль? Я тебе кое-что привез.

Генрих отсоединил цепь от колышка и потащил Киприана наружу, мимо окаменевшего Филиппо, мимо Изольды, которая подошла к горящей соломе и протянула к ней руки, как будто хотела заговорить пламя. Генрих слышал, как она что-то напевает.

Лошади уже нервничали и били копытами. Александра, опустив голову, сидела на лошади Генриха; ноги девушки были связаны под животом лошади, а запястья скованы. Изольда протолкнулась вперед, подбежала к ней, сложила из указательного и большого пальца пистолет, прицелилась в Александру и произнесла: «Бах!» Это прозвучало неожиданно реалистично. Тогда она просияла, резко развернулась, ринулась к Генриху, приставила ему палец к голове и снова воскликнула: «Бах!» Ее большой палец дернулся вверх и вниз. «Бах! Бах! Бах!»