Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера

– Внизу? – спросила Агнесс. Каждый звук мучительно прорывался сквозь сдавленное горло. Она увидела, что это вовсе не слуга, а один из писарей.

– В конторе, госпожа Хлесль.

– Уже иду, – ответила она.

Писарь кивнул и исчез. Агнесс удалось ответить на взгляд Александры. В нем она увидела страх человека, стоящего вплотную к тому, чтобы быть вынужденным отказаться от столь тщательно поддерживаемой иллюзии. Она протянула руку, и дочь сжала ее.

– Папа вернулся? – спросил маленький Мельхиор.

Александра закрыла глаза. Из-под ее века выкатилась слезинка.

– Оставайтесь здесь, наверху, – приказала Агнесс. Она пошла к двери, и вряд ли кто-то, идущий на эшафот, мог испытывать более сильный страх, чем тот, который охватил ее. Достигнув подножия лестницы, она услышала быстрые шаги, следовавшие за ней. Она обернулась.

– Я же велела вам оставаться наверху.

– Мальчики остаются наверху, – ответила Александра. – А я иду с тобой.

Агнесс была не в состоянии возражать ей. Александра схватила мать за руку, и они вместе вошли в контору, где вот уже целых два дня царила неестественная тишина, а служащие осмеливались поглядывать на обеих женщин только из-под прикрытых век. Никто не объявлял, что хозяйка дома убеждена в том, что хозяин дома умер, никто за последние два дня даже вскользь не упоминал Киприана, и, тем не менее, все знали, что чувствовали Агнесс и Александра. Адам Августин, главный бухгалтер, понял, что ему придется сделать паузу и не вносить записи в книги, так как перо слишком сильно дрожит у него в руке, а под каплей, неожиданно упавшей на лист, итог продажи тюка английской шерсти расплылся черным пятном.

На скамье возле входа сидела плотно укутанная фигура. Создавалось впечатление, что она в течение нескольких дней пробиралась сквозь снежные заносы. Рядом с ней стояла миска нетронутого дымящегося супа. Агнесс скользнула вперед и стала прямо перед фигурой, которая, казалось, уснула от изнеможения. Она была старой и согбенной. Ни с того ни с сего Агнесс подумала о кардинале Мельхиоре. Она никогда до конца ему не доверяла, но они в свое время заключили между собой мир. Она знала, как сильно этот безжалостный старик был привязан к Киприану, хотя без колебаний использовал их взаимную симпатию. Кардинал Мельхиор не выдержал бы, если бы Киприан… Неожиданно Агнесс осознала, что если с Киприаном что-то случилось, то лишь потому, что он выполнял очередное задание кардинала.

– Я Агнесс Хлесль, – онемевшими губами произнесла она и тяжело вздохнула. Внезапно ей показалось, что она больше не может дышать.

Фигура медленно пошевелилась. Голова ее поднялась, с нее соскользнул капюшон и несколько слоев шерстяных платков. Обнажившееся лицо в первое мгновение показалось Агнесс совершенно незнакомым, но затем фигура выпрямилась и, обняв ее, начала отчаянно рыдать.

– Ох, детка… – всхлипывала фигура, – ох, детка…

«Ну почему именно я?» – подумала Агнесс и, не чувствуя под собой ног, стала медленно оседать на пол под смехотворной тяжестью пришедшего. Александра выпустила руку матери, в недоумении уставившись на странную посетительницу.

«Откуда она знает?» Агнесс судорожно обняла сверток из плаща и шерсти, который, уткнувшись головой ей в плечо, сотрясался от рыданий. Ей снова стало не хватать воздуха. Вокруг, казалось, сверкали черные молнии.

Затем она почувствовала, как в ней вновь просыпается нечто, засыпанное двадцатью годами спокойной жизни: не утешение – но постепенное осознание; передача – но не силы, а понимания того, что нужно стойко переносить удары судьбы; просветление – но не из-за веры в Бога, а веры в то, что жизнь просто продолжается. Это была связь, подобная той, что бывает между матерью и ребенком. Это была связь, которой у Агнесс никогда не было с ее собственной матерью и о которой она всегда знала: то, чего нет у нее самой, ей не передать Александре. Страх за Киприана на какое-то мгновение отступил перед скорбью, вызванной пониманием того, что жестокосердие ее матери расправлялось теперь с ее дочерью, и ей бы хотелось поплакать об Александре, если бы у нее еще оставались силы на слезы.

– Леона, – чуть слышно прошептала Агнесс и прижала к себе рыдающую от отчаяния бывшую горничную.

Леоне понадобилось слишком много времени, чтобы успокоиться. Главный бухгалтер, не выдержав, подошел и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. Агнесс молча покачала головой, а Александра послала ему призрачную улыбку. Вместе с дочерью Агнесс все же удалось снова усадить старушку на скамью. В конторе было достаточно тепло, чтобы писари могли работать с бумагами, не надевая перчаток. Агнесс размотала многочисленные слои одежды на Леоне и испугалась, увидев связку тонких палочек, в которую с возрастом превратилась ее горничная. От ее худого тела исходил жар, который Агнесс уловила еще на расстоянии. Она положила ладонь на лоб Леоны. Старушка пылала от жара.

Прошло немало времени, прежде чем Агнесс поняла, что Леона пришла к ней не по причине каких-то сверхъестественных предчувствий и не для того, чтобы утешить ее.

– Детка, – всхлипнула она. – Мне нужна твоя помощь. Твоя и твоего мужа!

Какое-то время тому назад, сейчас казавшееся тысячелетней давностью, Леона сообщила Агнесс, что, возможно, за всю жизнь у Агнесс и Киприана будет один-единственный час, в течение которого они будут вместе, и что такой час может поддерживать человека всю его жизнь. А затем она заставила Агнесс получить этот час. Леона никогда не сомневалась в том, что Киприан всегда поступает как должно и всегда готов спасать девушек из лап драконов.

Александра набрала в легкие воздуха, чтобы ответить старушке, но Агнесс предупредительно покачала головой.

– Что произошло?

– Мой ребенок… моя Изольда… Они забрали у меня моего ребенка!

– Что?!

– Она ведь совсем ничего не понимает. О, Господи, защити моего ребенка! Ах, Агнесс, помоги мне, помоги мне…

Агнесс сглотнула и стала гладить мокрое от слез и покрасневшее от мороза морщинистое лицо. Жар, исходящий от кожи, просто пугал ее. Ей казалось, что невозможно так гореть и оставаться в живых. Агнесс пристально посмотрела на обмотанные платками ноги Леоны. Она что, бежала сюда, в Прагу, из самого Брюна? Расстояние по меньшей мере шести-семи дней пути покрыла пешком? По такой-то погоде?!

– Мы отведем тебя наверх, – мягко предложила она. Леона вцепилась в нее.

– Где Киприан?

– Он уехал, – приложив сверхчеловеческое усилие, ответила Агнесс.

Леона обмякла.

– Леона, расскажи мне, что произошло. С Изольдой что-то случилось?

Сначала нерешительно, бессвязно, но затем все торопливее и жарче Леона поведала Агнесс историю, которая на несколько минут заставила ее позабыть о своем мучительном страхе за Киприана. Это был рассказ о такой подлости, какую может выдумать только жизнь, и Агнесс сразу же ей поверила. Ей прекрасно было известно, на что способен человек: нет такой человеческой фантазии, которую бы реальность не превзошла играючи. По мере того как рассказывала Леона, перед внутренним взором Агнесс вставали все подробности происшедшего.