Георгий Соловьев - Отец

— Ух, какую сырость я принес, — виновато пробормотал Дмитрий, входя и ставя чемоданы.

Теперь он был рад тому, что ввалился домой такой мокрый: можно было не разыгрывать сцену нежной супружеской встречи.

Зинаида Федоровна, пока он раздевался, стояла будто в радостной растерянности, но уж Дмитрий знал: в эту минуту она думала о недавно натертом паркете, на который капало с шинели и текло с чемоданов.

Дмитрий вытер лицо и руки платком.

— Ну, теперь, Зина, здравствуй, — он привлек ее к себе, легонько обняв за спину.

Она медленно подняла лицо, и они, не глядя один на другого, поцеловались в губы.

Зинаида Федоровна, как бы спохватившись чего-то, отшатнулась от мужа, открыла дверь в комнату, из которой слышались звуки знакомого Дмитрию Александровичу простенького экосеза.

— Лидочка! Приехал папа, — громко сказала Зинаида Федоровна и, сверкая халатом из золотистого шелка, пошла в кухню.

Дмитрий Александрович вошел в комнату. Дочь сидела за пианино на вертящемся табурете, поставив ноги на стопку томов энциклопедии в картонных футлярах. Увидев отца, она вскочила с табурета и сделала несколько шагов ему навстречу.

Дмитрий Александрович взял в холодные ладони ее лицо.

— Как живешь, Лидок? — он поцеловал девочку в гладко причесанные светлые волосы.

— Спасибо, папа. Хорошо. — Лидочка стояла перед ним пряменько. На ней была бумазейная в мелкую красную полоску пижамка, и вся она была такая аккуратненькая, что просто боязно было подхватить ее на руки, прижать к груди.

— Ну что ж, садись, играй.

Лидочка послушно вновь взобралась на табурет, помедлила, проверяя, так ли она сидит. Руки она положила на клавиши так, как ее учили — как будто у нее в ладошках было по мячику, — и сыграла несколько маленьких пьес, довольно чисто разученных.

«Да, это нужно: учить музыке во всяком случае не лишнее», — подумал Дмитрий Александрович и сказал:

— Молодец, Лидок, успехи у тебя несомненные.

Лидочка молча убрала ноты в папку с длинными шелковыми шнурами, закрыла крышку пианино и постелила на нее белую дорожку-ришелье. Отнеся в кабинет книги, она села на тахту, зажав ладошки меж коленок.

Именно такая тихонькая девочка, в пижамке и фетровых тапочках, только и должна была жить в этой квартире, где царила чистота и где с одинаковым блеском отполированы мебель и паркетные полы. Дмитрий Александрович подошел к выключателю и погасил верхние лампы люстры, оставив одну, освещавшую лишь стол. В полусвете комнаты померк блеск хрустальных и фарфоровых вещиц, расставленных на пианино и за стеклами буфета.

— А как, Лидия Дмитриевна, школьные дела? — спросил он.

— Тетрадки показать? — спросила дочка, взглянув на него с той вежливой готовностью, с какой воспитанные дети разговаривают со взрослыми гостями.

— Ну, покажи хотя бы тетрадки.

Лида принесла картонную коробку и портфелик, положила на стул и, стоя перед столом, начала из коробки быстро вынимать одну за другой чистехонькие, обернутые в компрессную бумагу тетрадки.

Многие из них, во всяком случае самые первые, с палочками и крючками, отец уже видел осенью, они и по сей день остались такими же примерными. Из портфеля Лидочка достала последние тетрадки, уже по арифметике и с «сочинениями». Всюду стояло каллиграфическое, выведенное красными чернилами «пять».

«Придет время, и она будет писать эмоциональные сочинения, как та Тамарка Светлова, которую наш Тольян назвал идеалом десятиклассницы. А пока моя Лидка идеальная первоклассница. — Дмитрию Александровичу вспомнились Алешка и Танечка. — Вот бы Лидуху в их компанию. Ничуть не скучней их была бы девчонка. А что? Никаких Сочей на это лето. Отправлю их к старикам своим. Зина не захочет — Лиду одну отправлю. У них садик есть, пусть там по-детски поработает, грядку какую цветами засадит. Пусть отживеет дочка. А то и впрямь тут она одичает. У людей на троих одна комната, а у нее на одну три. Это уже во вред».

С квартирой капитану первого ранга Поройкову повезло — сюда никак нельзя было вселить две семьи: одна комната была прохладная, а другая очень маленькая. Отдельная квартира сделалась королевством Зинаиды Федоровны, королевством чистоты и нерушимых порядков: тут, казалось, каждая вещь, вплоть до платяной щетки, сама знала свое раз навсегда отведенное место. И что здесь собирался изменить Дмитрий Александрович? Как он может вмешаться хотя бы в воспитание дочери?

Лидочка молчаливо стояла у стола. Может быть, она ждала уже привычной для нее похвалы.

— Ай да молодец, моя Лида! — похвалил дочь Дмитрий Александрович. — Вижу, что отличницей идешь, — он осторожно привлек ее к себе и прижался щекой к ее щечке. — А я вот тебе большущий привет привез от бабушки Вари и дедушки. Они велели поцеловать тебя за них. Вот так, — Дмитрий поцеловал девочку. — Ты помнишь дедушку и бабушку?

— Кажется, немножко помню…

— Ну, а брата Алешку и сестренку Танечку ты уже совсем не помнишь. Так вот, они прислали тебе подарки.

Танечка прислала платочек, на котором «вышила» красный цветок, похожий на звезду. Алешка на картонке изобразил смешную обезьянку, а глаза и язык устроил ей так, что, если подергать за выступающую снизу картонную полоску, обезьянка высовывала язык и моргала. Эти дары лежали в чемодане, и Дмитрий чуть было не забыл о них.

Лидочка сдержанно отнеслась к подаркам; она улыбнулась потешной обезьянке и положила платочек на стол, пригладив рукой.

— Спасибо, — сказала она и понесла в кабинет коробку и портфель со своими тетрадками.

В дверь заглянула Зинаида Федоровна.

— Ты как, Дмитрий Александрович, голоден? Или, может, в ванну сначала?

— Конечно, в ванну, — ответил он.

— Я колонку уже нагрела. Халат твой в гардеробе.

«Ишь ты! По имени-отчеству завеличала, меня-то!» — он прошел в спальню и переоделся по-домашнему.

В ванной уже было приготовлено свежее белье и мохнатое полотенце, лилась горячая вода. «Так вот, значит, как: Дмитрий Александрович и на ты. Это и тонкая месть за мой скандальный отъезд, и женская дипломатия, установление на дальнейшее каких-то новых отношений».

Когда он вышел из ванны, Зинаида Федоровна и Лидочка сидели за столом. Стоял даже хрустальный графинчик с водкой и бутылка вина.

— Наливай, — сказала Зинаида Федоровна, едва он уселся на свое место. — Я сейчас. — Она вышла.

«Это значит и ей налить», — догадался Дмитрий Александрович. Пока он наполнял рюмки и накладывал себе салат, Зинаида Федоровна вернулась с кружкой подогретого молока и поставила его перед Лидочкой.

— Так с приездом… — Зинаида Федоровна протянула ему свою рюмочку, но смотрела не на него, а как Лидочка пьет молоко.