Георгий Соловьев - Отец

На этом собрание и кончилось. В коридоре Александр Николаевич встретил парторга школы учителя физики Альфреда Степановича.

— Готовились, готовились, а не на все случаи жизни из Макаренко подготовили цитатки, — зацепил старик учителя.

— Что Макаренко? Сюда впору бы всю Академию педагогических наук, — отшутился Альфред Степанович, забирая в обе ладони и пожимая руку Александру Николаевичу. — Да не в этом еще дело. Знаете ли, Кустов прав. Там, — он кивнул в сторону завода, — именно там надо не только рабочих, а и родителей воспитывать. — Еще раз, уже прощаясь, он пожал руку старику.

Уж давно стемнело, а все еще было тепло. Весь поселок светился разноцветными окнами, разливались звуки радиоприемников и гармошек. Александр Николаевич, не торопясь, подошел к своему дому. У крыльца над столом горела сильная лампа, подвешенная к голым ветвям вяза.

Жильцы «резались» в лото. Жена Демьянко мешала карты и, задрав голову, посылала ругательства на балкон третьего этажа; оттуда ей отвечала такая же крикливая женщина. За юбку Демьянко держалась ее хнычущая дочка-первоклассница. Наверняка матери продолжали какую-то ссору детей.

Соколов Вовка, расставив ноги и заложив руки за спину, со злорадной улыбкой слушал, как ругаются мамаши.

— Эх, как красиво, — сказал Демьянко Александр Николаевич. — А ну, еще натужься.

— Проходи! Не твое дело, старый хрыч, — мгновенно отбрила его та и начала раздавать карты.

— А ты чего тут? Соображаешь, кому первенство по хулиганству определить? — спросил Вовку Александр Николаевич. — Отец-то где?

— В заводе…

— Сестренка спит, что ли?

— Не, тоже гуляет. А чего… завтра в школу не идти.

— Шел бы ты домой, Володя, сестренку обиходил бы. А то бабью ругань слушаешь. — Александр Николаевич покачал головой. — Не наше мужское это дело.

Варвара Константиновна кормила Танечку манной кашей. Алешка только, видать, прибежал с улицы и, глядя на бабушку умоляющими глазами, щелкал себя по зубам ногтями.

— Слушай, Варюша, — заговорил Александр Николаевич, входя в кухню. — Первый раз в жизни старым хрычом меня назвали.

— Кто же так наклеветал на тебя?

— Одна дама… приятная во всех отношениях. А где же наши молодицы?

— В кино на Крекинг укатили… Иди-ка, Саша, в залу, туда ужинать подам… Алешка, не дурачься, сам себе накладывай и ешь. Да за девчонкой присмотри, чтобы тарелка у нее чистая была. — Варвара Константиновна пошла вслед за мужем.

— Вот что скажу тебе, отец. — Она сняла со стола наглаженную скатерть. — Чтобы ты плохо не подумал: у нас с Сергеем Соколовым был серьезный разговор насчет Марины. — Варвара Константиновна повесила скатерть на спинку стула и взглянула мужу в глаза. — Полюбилась ему наша Марина.

— А я — глупый? Не вижу!..

— Ты не пыли. Говорила я с Мариной. Вот как она на это смотрит: «Не могу я, — сказала, — сразу жизнь свою изменить, из родного дома запросто уйти, да и Сергея не знаю».

— Сразу не может… А не сразу может? Сергея не знает?! Мужика все люди знают. Давай-ка ужинать. Вовсе не то болтаете! — буркнул он и подумал: «И дома прения продолжаются. Ишь ты, из дома не может запросто уйти. Стало быть, сердцем-то к Соколову тянется, да пока совесть не пускает. И все же уйдет. И с Алешкой».

— Не то болтаете, — повторил Александр Николаевич, когда жена поставила перед ним тарелку с манной кашей и плавающим кусочком желтого масла. — Вы о деле подумайте. Трудно мужику с детьми. Сама, а то и Марину пошли, пригляните за его хозяйством, за детишками, значит. Эвон до какой поры по улице они шастают.

— То-то и оно, — согласилась Варвара Константиновна, глядя, как Александр Николаевич размешивает кашу. Ей нужно было продолжить разговор, да она боялась рассердить мужа.

В это время в комнату ворвалась Танечка.

— Дедуля! — Девочка подбежала к Александру Николаевичу, просунулась под его руки и легла спиной к нему на колени. — Мы тебя будем звать дедушка Сандрик.

— Гм… Одна тетя меня только что старым хрычом обозвала, а вы каким-то Сандриком. Это обидное?

— Нет, дедуля! Ты Александр. Если ласково — Александрик, а короче — Сандрик. Это Алешка придумал.

— Если в таком смысле, я не возражаю. — Александр Николаевич поднял Танечку и посадил на колено, обняв за грудку. И вдруг он почувствовал, как под ладонью стучит ее сердечко. В нем как будто что-то отмякло. — Вот о чьем счастье заботиться надо, — сказал он Варваре Константиновне. — А не умеем, ой как не умеем мы еще детство оберегать. Как будто свое детство забыли. Вот собрать бы всех, кто дореволюционное помнит да гражданскую. Да и объяснить, какие у нас теперь условия детей растить. Вот, к примеру, про себя рассказал бы…

— Ешь. Остынет.

— Нет, дедуля, — встрепенулась Танечка. — Расскажи. Ну, дедушка Сандрик.

— А поймешь?.. Ну, слушай: знаешь, какая у меня самая яркая картина из детства сохранилась?.. Представь себе подвал…

— Как у нас в доме?

— Вот-вот. Какие-то тетеньки, детишки и в том числе я с матерью и бабушкой. Притаились, страхом мучимся, а на улице пулеметная да орудийная пальба. Бой, значит, на Пресне тогда шел. Рабочие с буржуями сражались. Революция первая. Отца моего убили у Горбатого моста. Как схоронили его, мы и не видели. Пожары тогда багровые полыхали. Это царские слуги наши жилища палили… Потом многие дети кормильцев, отцов своих, значит, лишились: кого казнили, кого в каторгу. А дальше?.. Мать моя еле вырастила меня, да только от чахотки на Прохоровской мануфактуре сгибла…

Танечка смотрела на деда безмятежными глазами.

— Не можешь ты мое детство представить, внучка? — старик поставил девочку на пол.

— Деденька, а расскажи мне про мое детство, — сказала она.

— Ух ты, пичуга! — умилилась Варвара Константиновна. — Да ты еще и детства-то не нажила.

— Поди-ка ты, Татьяна, к Алешке, и пусть он мне приготовит бумаги и чернила с ручкой, пока я тут с кашей расправлюсь, — Александр Николаевич ласковым шлепком проводил Танечку. — Я ей покажу старого хрыча! — Александр Николаевич погрозил кому-то ложкой и принялся за еду. — В газету вот ее.

— Да кто же эта обидчица?

— Демьянкова жена.

— А!.. Не трогай ты ее. Себе дороже.

— Я ее под псевдонимом обрисую. Всерьез я, Варя, насчет детей. Надо разговор затевать. Фактов для заводской общественности разве мало найти можно.

— Найти-то можно, — неопределенно согласилась Варвара Константиновна.

Алешка принес все, что попросил дед, и хотел было возвращаться к своему прерванному ужину, но дед остановил его.

— А скажи-ка мне, Алексей Михайлович, как у вас пионерские дела? Идут?

— Идут. В пионеры принимаем. Двоечников обсуждаем… А так… Так ничего особенного. В книжках про других пионеров интересней пишут.