Кристиан Комбаз - Властелин Урании

Единственным описанием празднеств по случаю коронации Христиана я обязан Тюге, от него я знаю, что перед Собором Богоматери и храмом Святого Клементия были установлены жаровни, где дымились бычьи туши, и о невероятном стечении народа, о скиллингах, которые знатные господа бросали в пыль, чтобы позабавиться воем и драками черни, о многочисленных турнирах, кавалькадах, где метали копье с медным наконечником в мишень – голову красногубого турка, о жонглерах и музыкантах, бродивших по городским улицам, а главное, о нарядах, которые были мне особенно интересны, но Тюге, к несчастью, едва мог припомнить их цвета. Я допытывался: «Какое платье было на королеве? Голубое, ладно, а что это была за голубизна? Будто морская синь? Или как утреннее небо? А может, как шея у павлина?» – а он мне на все это отвечал, что платье было голубое, просто-напросто голубое, и все. Он даже не мог сказать, была ли на нем мережка, бархат был простой или крапчатый, бахрома золотая или серебряная.

Служанки пытались добиться толку от Магдалены, но она ничего не рассказывала, только плакала. Много позже Тюге поведал мне, что ее унижали так же, как отца, – при всех, в разгаре пира. По городу разошелся пасквиль. Там говорилось: если бы свадьба состоялась, Тихо Браге не смог бы покинуть спальню новобрачных, ревнуя обоих, как Зевс, случись ему женить Ганимеда на Фетиде.

К концу августа унижения, перенесенные на празднике коронации, были забыты, так как Сеньора постигли еше более серьезные неприятности. Ему пришлось отказаться от поместья Нордфьорд, приносившего по тысяче талеров ежегодно. У него забрали этот фьеф без отсрочки. В довершение всего новым королевским канцлером, назначенным молодым монархом Христианом IV, оказался не кто иной, как Христиан Фриис собственной персоной, тот самый, что несколько дней рыскал по острову в поисках доносов, на основании которых можно было бы начать преследования моего господина. Да сверх того новый казначей королевства, получивший это место по милости Христиана IV, состоял в дружбе с графом Рюдбергом, тем, что имел привычку выбрасывать своих лакеев в окно. Звали этого господина Валькендорфом – в самом звучании его имени сквозила оскорбительная грубость.

Едва успев вернуться на остров, мой хозяин пережил еще одну обиду: он подал королю прошение возвратить ему права на поместье Нордфьорд вплоть до мая месяца, чтобы он мог взыскать арендную плату, сумму, без которой его доходам будет нанесен тяжкий урон – своим беспокойством на сей счет он поделился со всеми в доме, с сестрой Софией, с друзьями в Германии, с герцогом Мекленбургским. Сеньор без конца писал письма. За столом он только и делал, что обдумывал пассажи очередной эпистолы.

Свое ответное, послание король передал ему через посредство Фрииса. В нем монарх заявлял, что не имеет ни малейшего намерения, подобно своему отцу, до гробовой доски потворствовать гордыне дома Браге. Валькендорфу не составит труда найти для королевской казны лучшее применение, нежели снабжать астронома дорогими приборами.

В силу диковинных особенностей характера Сеньор и не подумал сократить свои расходы, он продолжал тратить деньги, не считая; словно бросал вызов не только врагам, но самой Судьбе. То и дело его видели возле печатного станка где сновали наборщики, которых он приглашал из столицы и весьма дорого оплачивал.

Во дни рождественских торжеств София приехала к брату в Ураниборг. Она горько корила своего племянника Тюге за то, что он в порыве любовного нетерпения побудил служанку Ливэ покинуть ее, не появляться целый месяц, доведя госпожу до отчаяния.

Тихо Браге ничего не знал об амурной связи юной колдуньи с его старшим сыном. Он потребовал объяснений, которых молодой человек к его вящему беспокойству дать не пожелал. Тогда Сеньор заперся в алхимическом кабинете, где просидел чуть не сутки, оплакивая всеобщее предательство.

На следующий день, возобновив домашнюю ссору, Тюге стал упрекать отца, что тот по собственной вине утратил благоволение двора. Юноша обвинил его в том, что он сорвал свадьбу дочери, без конца наседая на Геллиуса со все новыми притязаниями, дав тому повод потешать россказнями весь Копенгаген. Ведь этот негодяй ускорил беду, своими описаниями малейших подробностей их житья навлек немилость на семейство Браге. Он поощрял любопытство всех и каждого к их мерзостям…

– Каким еще мерзостям? – буркнул Сеньор.

– Не знаю, отец, – отвечал Тюге. – Не я же их творил.

Магдалена, все еще влюбленная в своего бывшего жениха, опять разрыдалась и потребовала, чтобы брат перестал мучить их такими разговорами. Она упрекнула его, зачем он прибавляет новую ложь к тем подлым наветам, что чернят Геллиуса, и заявила, что сегодня же уйдет на ферму, под крылышко матери.

Однако уже на рассвете следующего дня она, напротив, вернулась с целым обозом белья. Ее мамаша Кирстен прибыла тоже вместе с остальными дочерьми. Все они выглядели крайне расхристанными, тащили за собой трех белых псов Элизабет и испускали душераздирающие стоны. Слуги, которые были очень привязаны к сиятельной даме, рассказали, что Фюрбому и его сыну стоило большого труда удержать толпу разъяренных мужчин, чьи лица скрывались под масками: эта свора была полна решимости вытащить женщин из флигеля для гостей. Они выкрикивали бессвязные угрозы и, по-видимому, сильно нагрузились пивом. Эти разбойники ранили одного из слуг, тут уж люди с фермы обратили их в бегство, но арендатор сказал, что они прибыли из Ландскроны, чтобы расквитаться за гибель Густава Ассарсона, за которую они вроде бы поносили Сеньора.

Когда ослепительное солнце поднялось над этим днем, начавшимся так мрачно, к нам долетела новая весть: загоны опустошены, уток разворовали, главный затвор самого большого пруда открыт, мастер-бумажник и один из его подмастерьев зарезаны во сне все теми же бандитами. Они пробрались на остров со стороны Голландской долины.

Тихо Браге пришел в ужас.

– Мы сегодня же отправляемся в Копенгаген! – объявил он.

Распорядившись так, он повелел раздать десятерым из своих лакеев панцири, и мы начали понимать, сколь велика грозящая нам опасность.

– «Веддерен» вернется сюда завтра же, – сказал он нам. – На его борту будет достаточно людей, чтобы обеспечить здесь порядок. Ничего не бойтесь: более чем очевидно, что они злы только на меня. Узнав, что я уехал, эти люди сюда не вернутся, но я позабочусь, чтобы их нашли и покарали. Лонгомонтанус в наше отсутствие проследит за приборами. Тенгнагель и Хальдор позаботятся о том, чтобы вдову бумажника и его детей поселили во флигеле для слуг, как только тело несчастного будет предано земле.

Он призвал всех лакеев, всех учеников и каждому определил, что тому надлежало выполнить до возвращения хозяина. Так военачальник, прежде чем устремиться на другой конец поля битвы, раздает приказы остающимся.