Дмитрий Агалаков - Аквитанская львица

Но то, что он увидел, было чудовищно!

Там, на далеких равнинах, где дорога была как угодно широка и безопасна, его стотысячная армия растягивалась на многие лье. Тут же, на узкой горной дороге, она превратилась в тонкую ползущую ленту, которой не было ни конца, ни края. С небольшого плато он увидел картину, подобную той, что показывали жонглеры, на потеху публике становясь на туго натянутый канат и отправляясь от одного столба до другого. Но жонглер, потеряв равновесие, может спрыгнуть с каната в любую минуту. С этого каната спрыгнуть было нельзя. Его можно было только, умело балансируя, пройти от начала и до конца. Иначе — смерть. В который раз сегодня Людовик подумал о том, почему же они отказались от предложения Рожера Второго Сицилийского плыть на кораблях и предпочли этот долгий, изнурительный путь? И одно только имя он сумел прошептать: «Алиенора!» Дорогое имя любимой им женщины. Но ярость и негодование прорывались теперь сквозь любовь и желание, когда он произносил его. Как он мог позволить ей так бесцеремонно руководить собой? И главное, как мог позволить себе быть таким беспомощным перед любой ее прихотью?

— Даже чистое утреннее небо кажется грозным в этих местах, не так ли, брат мой? — спросил подъехавший к нему Роберт.

Людовик поднял голову вверх и прищурился от солнца.

— Ты чем-то озабочен, Людовик? — спросил граф Першский.

— А ты — нет? — нахмурился король.

— После нашей победы я вздохнул свободнее, — сказал Роберт. — Тем боле, надо видеть де Ранкона, этого южанина. Он похож на борзую, которая только и делает, что ищет долгожданную добычу, обливаясь слюной. — Он улыбнулся. — Если есть впереди дорога, то мы пройдем ее. Но ведь она есть, не так ли?

— Дорога, имя которой — неизвестность, — прошептал Людовик.

Прозрение все ярче озаряло его разум. И сердце окатывал холод от этого чувства. Ведь это было безумием с самого начала — брать с собой всех этих женщин, ставших обузой, камнем на ногах того, кто решился переплыть реку! Армию их камеристок и служанок всех мастей. Еще больше его злили музыканты, эти бесполезные и никчемные люди, якобы услаждающие слух, но на самом деле подобные сиренам, что увлекают сладкими голосами отважных мореплавателей в свои смертоносные воды, где на глазах вырастают скалы из пучины и топят корабли!

— Господи, — проговорил он.

— Что? — обернулся к нему Роберт, который уже намеревался выехать с плато и присоединиться к своему отряду.

— Храни нас Бог, — взглянув в глаза брату, сказал Людовик. — Храни нас Бог!

Переход продолжался. То и дело возникали небольшие плато, на которых лошадям давали передохнуть. Полземли открывалось крестоносцам с этих вершин — внизу, синими океанами, окутанными дымкой, разверзалось пространство, и дух захватывало у любого, кто смотрел вдаль, — мужчины и женщины, аристократа и простолюдина.

— Завтра начнется самый опасный участок этих гор, государь, — склонив перед Людовиком голову, сказал проводник-грек. — Надо быть особенно осторожным.

Король едва заметно кивнул. Подозвал двух своих ординарцев.

— Передайте графу де Ранкону, чтобы не упускал из виду середину каравана, — сказал Людовик. — Мы должны видеть друг друга. И передайте, чтобы хвост его войска оставался у нас на виду, — уже вслед ординарцам выкрикнул король. — Идите же!

И вот черное небо над Азией открыло бездну, полную звезд. Благоговение вызывало бездонное небо над тонким карнизом, где растянулись вооруженные путешественники. Все спешно готовились к ночевке. Холод тихонько жалил крестоносцев. Простые солдаты кутались в плащи, дремля на камнях. Знатные дамы укрывали себя шубами в своих кибитках. Место выбрали такое, чтобы повозки всех знатных дам и их камеристок оказались на широких участках дороги или плато. Последнее выбрали и для королевы. Под колеса положили камни. Нервно потряхивали головами полуспящие лошади. Рыцари спешились, но мало кто мог сомкнуть глаз. Сон превратился в пытку. Сейчас главным было одно — пройти, миновать эти скалы. Отоспаться можно и в Анталии. Главное — добраться живыми.

— Милый, — выглядывая из королевского дворца на колесах, оглядываясь на стражу, прошептала мужу Алиенора. — Идем же ко мне — я согрею тебя…

Неожиданное раздражение подкатило и взорвалось внутри Людовика. В кольчуге и кирасе, кутаясь в медвежью шубу, сидя тут же рядом, на камне, он думал только о том, как пережить эти часы. Сохранить жизнь всем тем людям, которые понадеялись на его благоразумие, талант стратега. Но его жена словно бы всего этого и не видела. Не понимала! Ее не могло научить ничего — ни прошлые «подвиги», ни нынешнее положение. Ей все было нипочем — пропасть, возможные засады, кара небесная. Все кроме собственных желаний!

— Спи, — только и сказал он.

— Ты обижаешь меня, — капризным тоном проговорила она.

— Я же сказал — спи, — повторил он, и голос его дрогнул.

Нотки гнева прозвучали в нем — и Алиенора поняла: мужа лучше сейчас не беспокоить. В нем просыпался неукротимый зверь, которого она побаивалась и не любила.

— Как знаешь, — с легкой обидой в голосе проговорила королева.

Полог закрылся. Людовик поднял голову — как много было сейчас звезд! И голоса людей — они рассыпались по одной-единственной каменистой дороге, ставшей сейчас домом для десятков тысяч европейцев. Через огонь и смерть, голод и холод идущих за своей звездой…

Людовик сам не заметил, как привалил голову, укрытую кольчужным капюшоном, к скале и закрыл глаза. Он уже не видел, как двое оруженосцев, заметив, что король засыпает, немедленно поспешили к нему, чтобы укрыть его еще одной шубой.

…Король открыл глаза и в первое мгновение не понял, где находится. Потом пришло все разом — Кадмские горы, дорога-серпантин, армия на узком горном карнизе — под азиатским небом, над бездонной пропастью. Но было светло. Он думал, что забылся сном на минуту, но за горами уже брезжила заря. Дорога и нервное напряжение измотали его. Людовик присмотрелся — постовые сменились. Король отбросил сползшую на колени шубу, поднялся, разминая задеревеневшие члены.

С края небольшого плато, где остановился двор короля, а вернее, королевы, потому что с десяток шатров на колесах принадлежало именно Алиеноре, Людовик осмотрелся. Сзади, на петляющей дороге, он разглядел арьергард. Но авангарда впереди не было.

— Жан! — подозвал он своего ординарца. — Где де Ранкон?

Протирая заспанные глаза, оруженосец щурился, выглядывая голову каравана. Затем пожал плечами:

— Верно, они ушли за перевал, ваше величество!

— За перевал?! — Людовик сжал кулаки. — Что значит, за перевал?! Немедленно к нему! Сейчас же!

Оруженосец встряхнул своего коня, запрыгнул в седло.