Робин Нилланс - Генералы Великой войны. Западный фронт 1914–1918

Действительная причина неудачи под Камбре, по всей видимости, указана генералом Людендорфом в его воспоминаниях: «Английский командующий [Бинг] оказался неспособен развить огромный первоначальный успех, в противном случае мы не смогли бы ограничить размеры прорыва». Причины, по которым Бинг оказался неспособен развить танковый прорыв, мы уже указывали выше. Неспособность к наступлению кавалерийского корпуса объясняется усложненной командной структурой Каванага и большим расстоянием от его штаба до фронта, общий неуспех объяснялся также неспособностью Харпера взаимодействовать с танками под Флескьером, и то и другое Бинг должен был предвидеть.

Весь план был основан на атаке пехоты, поддержанной танками и развитой кавалерией. Как кавалерист он должен был понимать, что каванаговский метод командования корпусом из Фэна, на значительном расстоянии от фронта, исключает всякую возможность быстрого развития. Факты приводят к этим заключениям в гораздо большей степени, чем любые объяснения в журналах боевых действий, дневниках или позднейших исторических трудах. Наступление под Флескьером провалилось, а кавалерия не смогла развить прорыв под Масниером, и Бингу нечем крыть в данном случае.

Сражение под Камбре — великое «может быть» Великой войны. Возможно, главную причину того, что сражение пошло неудачно, сформулировал пионер танкового дела полковник Свинтон, который, услышав о прорыве 20 ноября, заметил: «Бьюсь об заклад, что Генеральный штаб столь же удивлен нашим успехом, как и немцы, и так же не готов развивать успех». Это кажется, верное суждение. Бинг сделал мало ошибок в этом сражении, но те, которые он совершил, были фундаментальны, и их следовало предвидеть. Это же обвинение можно предъявить и фельдмаршалу Хейгу, поскольку ничего нового под Камбре не произошло. Старая проблема с невозможностью подтянуть резервы для расширения прорыва во фронте противника порождала старую же проблему застопоривания. Хейгу и Бингу повезло, что немецкое контрнаступление не достигло большего. Еще больше им повезло, что им удалось сохранить свои должности, когда вся история сражения под Камбре вышла наружу в январе 1918 года.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ХЕЙГ И ЛЛОЙД ДЖОРДЖ, АПРЕЛЬ 1917 — МАРТ 1918

«Я верю, что война намеренно затягивается теми, кто в силах ее остановить… Я протестую не против ведения войны, но против политических ошибок и лицемерия, в жертву которым приносятся жизни солдат; также я верю, что смогу поколебать ту косную успокоенность, с которой смотрят на родине на продолжающуюся агонию те, кто сам ее не ощущает и кому не хватает воображения ее представить».

Из письма капитана Зигфрида Сассуна в штаб батальона Королевских валлийских стрелков. Впоследствии письмо было зачитано в Палате общин 30 июля 1917 года и на следующий день опубликовано в «Таймс»

Читая книги о битвах на Западном фронте и о людях, воевавших там, легко забыть, что в Западной Европе между 1914 и 1918 годами существовал и совсем другой мир, который находился вне пределов того, что потом назвали «армейской зоной». Западный фронт растянулся примерно на 650 км, но в глубину имел всего несколько километров, и люди даже на небольшом расстоянии от передовой мало что знали о том, что там происходило. В прифронтовой зоне и на фронте разрушения были ужасными; годы постоянных артобстрелов и частых боев оставили багровый шрам на лице Западной Европы. Разрушенные строения и брошенная амуниция, траншеи, заполненные грудами обломков, оставшихся от огромных современных армий. Но разрушения и смерть были ограничены расстоянием орудийного выстрела.

Всего в 1,5 км за пределами зоны артиллерийского огня нормальная жизнь начинала брать свое. Еще несколько километров территории Франции и Бельгии представляли собой лоскутное одеяло из военных лагерей и полевых складов, стоянок машин, госпиталей и маленьких селений, занятых отдыхающими солдатами, пикетов кавалерии, аэродромов и железнодорожных развязок — все это было заполнено суетящимися солдатами. Сюда восточные ветры постоянно приносили раскаты орудийных залпов, но еще через 1,5 км к западу даже они затихали; открывался мир, который казался неожиданно и странно мирным.

Надо было потратить всего полдня, чтобы добраться от траншей на передовой до вокзала Ватерлоо, и нередко случалось, что солдаты завтракали в воронке от взрыва, а обедали в Ритце. Контраст между жизнью на фронте и жизнью вне его был столь силен, что солдатам казалось, будто гражданские жили не просто в другой стране, но в другом мире. Это отразилось в знаменитом письме Зигфрида Сассуна, горьком послании, которое, стоит заметить, направлено не против генералов, но против политиков и общества на родине, против людей, которые хотя и могли остановить войну, но не нашли в себе воли или, может быть, желания, сделать это… по крайней мере так это выглядело.

По мере того как 1917 год устало готовился передать эстафету следующему, перспективы окончания войны становились все более и более призрачными, хотя потери предыдущих двенадцати месяцев и усугубляющиеся страдания и лишения всех воюющих стран, особенно Германии, свидетельствовали, что война больше продолжаться не может. Проблема окончания военных действий оставалась главной, но вопрос состоял в том, как это сделать и на каких условиях.

Действия политиков были направлены скорее на оказание поддержки фронту, нежели на изменение собственно политической обстановки. Замечание, приписываемое Клемансо (который стал премьер-министром Франции в ноябре 1917 года), о том, что «война — это слишком серьезная вещь, чтобы оставлять ее на попечение военных», не более чем отражение простой истины, особенно по отношению к той войне, которая велась в 1914–1918 годах. Политики хотели влиять не только на отдаленные во времени цели войны и ее стратегию, но и на тактические действия, на передвижение отрядов и их отправку на передовую. В то время как британские генералы воевали с германской армией на Западном фронте, другая битва, менее кровавая, но не менее яростная и жизненно важная, происходила в Лондоне между генералами и политиками. Особенно яростные бои велись фельдмаршалом Хейгом и его союзником в Военном министерстве, начальником Генерального штаба Вилли Робертсоном с их заклятым врагом премьер-министром Дэвидом Ллойд Джорджем. Конфликт разгорался вновь при начале наступления на Аррас 9 апреля 1917 года.

Два фактора определяли стратегическое сознание в 1917 году. Первым был надвигающийся коллапс России, который обозначился в марте, когда группа рабочих собралась в Государственной думе — русском парламенте — в Петрограде, бывшем тогда столицей страны, и возродила революционный Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов — иначе говоря, просто «совет».[64]15 марта император был вынужден отречься от престола, а 20-го он и его семья были арестованы. С этого момента решимость русских положить конец войне с Германией день ото дня только крепла. Более того, западные союзники уже никак не могли повлиять на ситуацию в России, поскольку страна неуклонно скатывалась к гражданской войне.