Евгений Салиас - Кудесник

Офицер нагнал выходившую красавицу и предложил ей руку, чтобы провести по узкой улице, среди толпы серого люда. Молодая женщина смутилась и робко отказалась. Но он преследовал ее, заговаривал, и они тихо удалялись вместе от церкви.

Стоявшая на паперти женщина смерила их обоих блестящим взглядом, потом долго смотрела им вслед, пока они не пропали за углом. И только тогда она шевельнулась и двинулась вслед за последними выходившими из церкви. Когда она сошла с гранитных ступенек и тихо зашагала серединой маленькой улицы, к ней навстречу из-за угла появился снова тот же мушкетер.

— Ну что? — выговорил он, приближаясь и смеясь.

— Поздравляю… красавица… — отозвалась эта.

— Милая Иоанна, божусь тебе, что, кроме тебя, я не знаю ни одной женщины, красивее ее.

— Льстец и лгун, — улыбнувшись, произнесла молодая женщина. — Скажи лучше, как ваши дела?

— Ничего… слава Богу. Все идет на лад.

— Однако она не позволила тебе проводить ее.

— Нельзя же! — усмехнулся мушкетер. — Через несколько дней, погоди, будет ручная.

— То-то же… Помни это! Я терять время не могу, — несколько суше и не шутливым голосом произнесла молодая женщина, ускоряя шаг. — Надо скорее… время дорого!.. — продолжала она, не глядя на идущего рядом с нею офицера и опустив глаза в землю. Ты ленишься, болтаешься Бог весть где, забавляешься пустяками, а время идет.

— Клянусь тебе!.. — воскликнул громко офицер.

— Впрочем, что же клясться… Кто когда-либо убедит в чем-либо ваше сиятельство…

— Ты с ума сошел!.. Здесь! Ты хочешь этим титулованием навлечь на меня какую-нибудь историю! — шепнула молодая женщина, озираясь.

— Э! Они все глупые, глухие, — оглянулся офицер на несколько шедших невдалеке старух. Да и это у меня на что же? Нападут мужчины — я обнажу шпагу.

— Очень благодарна… А потом огласка, пересуды, вопросы: как я в эту трущобу попала, зачем и почему. Сущий мальчишка четырнадцати лет! Ну, до свидания!.. Вечером увидимся?..

И в эту минуту, когда офицер прощался и готов был удалиться в противоположную сторону от своей спутницы, она вдруг выговорила:

— А как ее имя?

— Лоренца.

— То есть по-нашему Лорентина?

— Да.

И они разошлись в разные стороны.

Молодая женщина, пройдя несколько узких и страшно грязных переулков, завернула в тупой переулок, оканчивающийся деревянным забором и пустырем. Здесь она прибавила шагу и, озираясь кругом себя, остановилась у большой железной двери и стукнула кольцом. Из окна над дверью высунулась лохматая, седая голова старухи лет по крайней мере 80. Молодая женщина подняла голову и вымолвила:

— Это я, Матильда.

— Госпожа Реми?

— Ну да, Матильда. Вы уж и по голосу перестали узнавать.

— Иду, иду! — отозвалась подслеповатая старуха. Но, видно, ноги ее уже отказывались служить, потому что двери растворились только через минуту, если не более.

— Кто там сегодня? — спросила, проходя, молодая женщина.

— Трое, сударыня: Канарь, доктор и Роза.

Дверь захлопнулась. Старуха, еле двигая ногами, начала подниматься по лестнице, когда молодая женщина уже миновала первый этаж. Она быстро, юной и легкой походкой, почти бегом, поднялась в самый верхний, четвертый этаж, миновала грязный коридор, темный и душный, но в ту же минуту одна из дверей отворилась и осветила коридор. Она вошла. В маленькой комнатке, опрятно, но бедно убранной, с простыми деревянными столами и стульями, с двумя шкафами и с одним небольшим зеркальцем, сидели трое, очевидно ее дожидавшиеся: двое мужчин и старуха. Пришедшая небрежно кивнула головой и вымолвила:

— Доктор, пожалуйте! — И она, не останавливаясь, прошла в следующую комнату.

Один из двух мужчин последовал за нею и плотно притворил дверь за собой. Эта комната была еще меньше первой, но по убранству немножко лучше. Здесь был маленький диван и кресла с полинявшей позолотой, крытые шерстяной материей, стол с красивой серой скатертью, а в углу, на этажерке, виднелись кое-какие безделушки: фарфор и бронза. Большой, даже громадный дубовый древний резной шкаф занимал почти треть всей комнаты. На нем посередине висел на пробое почтенных размеров замок фунтов в пять весу. Незнакомка села и жестом попросила садиться господина, именуемого ею доктором.

— Ну-с. Дайте мне отдохнуть от этой проклятой лестницы, отдышаться и затем начинайте доклад.

Молодая женщина быстрым, но мягким движением сбросила свою шаль на стул и сняла шляпу с вуалью. Это была чрезвычайно эффектная женщина, на вид не более 18 лет, хотя в действительности ей было уже 25. Ярко-бледное лицо с правильными чертами, светло-каштановые, вьющиеся локонами волосы на высоком, красивом лбу со странным, как бывает у детей, перехватом на висках; маленький, слегка поднятый носик, в котором было что-то насмешливое и дерзкое; тонкие губы, как бы вечно сжатые, и большие голубые глаза, над которыми двумя угольными черточками резко выделялись совершенно черные брови. Эти глаза и эти брови на бледном лице производили какое-то особенное, странное впечатление. По первому взгляду на эту красавицу, конечно, девяносто человек на сотню должны были подумать: «Какая красавица! Но какая, вероятно, злая женщина!»

— Ну-с… Извольте докладывать, любезный господин Дюге! — заговорила она деловитым голосом.

— Нового мало… madame Реми, — ответил этот, — но я не теряю надежды… Вероятно, скоро кое-что и устроится… Если Господь поможет, то через месяц…

— Ну, нет! Нам не поможет! — усмехнулась красавица. — Наши надежды надо возлагать на дьявола.

Госпожа Реми начала задавать доктору вопросы, называя разные фамилии и как бы интересуясь судьбою разных мужчин, молодых женщин, девушек и старух. Несколько хорошо известных, даже знаменитых имен высшего придворного круга были произнесены здесь. Вместе с тем не раз беседующие упомянули слово: «Бастилия». Несколько раз, рядом с громкими именами двора и высшего круга, собеседники произнесли имена полицейских сыщиков, наводивших панику на весь серый люд столицы. Наконец молодая женщина выговорила:

— Да, совсем забыла! А герцогиня?.. Как, бишь, ее фамилия?.. Ну, эта испанка?..

— Маркиза Кампо д'Оливас? — произнес доктор.

— Ну да, она… только вы произносите неправильно. Ее при дворе зовут Олива.

— Эта ваша французская манера не произносить букву с на конце слова. На юге Франции и в Испании эта буква произносится. Поэтому я и говорю: маркиза д'Оливас, а не Олива!

— Ведь это, кажется, поле оливок?

— Точно так-с. Старинное имя.

— Какая глупая фамилия!

— Не скажу: есть французские фамилии много глупее этой.

— Ну, Бог с ней, с грамматикой! Что же ваша маркиза, доктор?

— Ничего. Я бываю у нее раза три-четыре в неделю. Теперь мы почти друзья… А ее племянница — прелестное созданье!