Дмитрий Петровский - Повесть о полках Богунском и Таращанском

Колбаса, получив в Котлах сообщение о том, что Щорс спешным маршем пошел на Чернигов и с рассветом ворвется в город, а к нему на соединение мчится с батальоном Кащеев, немедленно развернул свои эскадрон и пошел к Черторыевскому мосту, послав Денису сообщение, что «Чернигов к двенадцати часам дня будет взят Щорсом и нами безусловно и бесповоротно».

Батальон Кащеева двигался в санях карьером, со скоростью идущей полным аллюром кавалерии, и, промчав за полночь полсотни верст, к рассвету прибыл к намеченной точке своего флангового обхода — наперерез всех путей отступления, двух шоссейных дорог и двух железнодорожных линий, из которых одна была еще только насыпью.

С этой-то насыпи, установив пулеметы, Кащеев ударил по заметавшемуся в панике врагу.

Где бы ни появлялся враг, Кащеев видел его со своей насыпи и расстреливал из пулеметов.

Какой-то кавалерийский петлюровский полковник, заметив, откуда несется на них смерть, решил пойти ей навстречу с азартом отчаяния. Он повел за собой взвод кавалерии, мчась на пулеметы Кащеева вдоль вала насыпи. Кащеев не пожелал тратить на него пулеметную ленту, он крикнул пулеметчику:

— А ну, стой, не строчи! Дай, я его сниму! — и метким снайперским выстрелом сразил полковника.

Мчавшиеся за полковником гайдамаки мигом повернули коней назад и были расстреляны вслед из пулемета.

Колбаса, увидев действия Кащеева, повел свой эскадрон дорубать недобитых врагов.

Петлюровцы столпились у высокого моста над Десной и, срезаемые справа и слева пулеметным огнем и теснимые обрушившейся на них сзади кавалерией Колбасы, стали бросаться в воду. Паника лишила их остатка разума. И балбачановские кавалеристы на мосту метались и летели вниз с высоты сорока пяти метров и разбивались насмерть.

Таков был фланговый удар с северо-запада.

Но борьба еще только начиналась.

В то время как накоплялась и продвигалась армия, задачей которой являлось прямое движение и захват территории у теснимого по фронту врага, в тылу еще оставались и кулачье и петлюровская агентура.

Этим обстоятельством и вызвано было решение оставить обоих братьев Кочубеев в тылу.

Тупичев являлся одним из больших и богатейших сел на Городнянщине.

Кулачество готовилось — после того как первая волна революционного движения спадет и главные организованные повстанческие силы откатятся вместе с армией — нанести сокрушительный удар в спину и свалить только что поднявшуюся советскую власть.

Шкилиндей четыре месяца, вел контрразведку и с нетерпением ждал дня и часа, когда удастся ему оправдаться перед бойцами и искупить свой позор.

Лишь Петро Кочубей, председатель подпольного комитета, был посвящен в прослеженный Шкилиндеем заговор. Кулачье, узнав об уходе главных сил из Городни на фронт, на Чернигов, и о том, что Городня осталась почти без защиты, готовилось к активным действиям. Кулаки решили захватить власть в Городне непосредственно вслед за первой победой красных войск и этим приостановить их наступление.

В эту ночь в Тупичеве должен был собраться контрреволюционный штаб в доме кулака Кровопуска.

У кулака была по шерсти кличка. Кровопуск, чьи деды были заклеймены народом, давшим издавна им такое прозвище, превратившееся потом в фамилию, до самой революции был волостным старшиной.

Шкилиндею теперь нужны были помощники.

Шкилиндей сказал Нестору Тузу:

— Бери, брат, Мелентия, некогда ему тут бабиться. Идем, каждая минута дорога, по дороге все объясню.

— Теперь я вам все расскажу, товарищи, вам двоим, потому что, коли буду я сегодня убит, вместе со мной пропадет и вся информация… Петро Кочубей не все знает. Вот тебе, Нестор Иванович, все мои списки потайные. Если погибну, вы с Петром Васильевичем разберетесь. Так что ты поезжай, Нестар, немедля к Петру, а мы с Мелентием пойдем на дело. Да скорее! Надо захватить Кровопуска. В нем-то и есть центр всего восстания.

— Какого восстания? О чем ты говоришь? — спрашивал Туз. — Какая твоя смерть?

— Ты, Нестор, думаешь: дело кончилось — полная победа? Так ты не спорь, а слушай. А впрочем, и говорить-то некогда…

Шкилиндей вдруг задумался.

— Тут дело будет не простое. Нет, постой… С каким бы верным человеком послать этот пакет Петру Кочубею? Тебе тоже надо с нами идти.

— Да почему ж ты до сих пор молчал? И чего ты дрейфишь? — не мог понять Туз чрезвычайного возбуждения Шкилиндея.

— Молчи ты, несмышленый! Слушай меня и делай, что я говорю, — огрызнулся Шкилиндей.

— Ну ладно, давай, — согласился Туз. — Тут Сапитончик остался для связи, можно ему препоручить твой пакет.

Сапитончик был подросток-разведчик, весельчак и прибаутчик, Прозывали его еще «Пистоном» и «Пистолетом».

— Ну, пускай Пистолет и везет, согласился Шкилиндей.

Позвали Сапитона и, вручив ему пакет, велели немедленно тайным лесным ходом снести пакет в Городню и вручить Петру Кочубею «в собственные руки». Но Сапитончик ослушался: он вскочил на коня и прямой, проезжей дорогой поскакал на Городню.

Шкилиндей, передав пакет, успокоился.

— У меня «шош» есть и десять дисков к нему. С таким оружием черт нас не возьмет, — говорил Туз.

— Не в то» дело, что пулемет, а в том, что Кровопуска пулемет не возьмет, — балагурил повеселевший Шкилиндей. — Ведь нам надо живым гада взять. В том моя задача.

— Ну и возьмем.

— Не сумлевайся, — заявил Мелентий, — я специалист по всякой вязке, первый вязальщик на селе. И не такие снопы вязал— хочешь, дивчат спроси.

— Это-то верно: дивчат опутывать ты специалист, — улыбнулся Шкилиндей.

Посмеиваясь и пошучивая, отправились партизаны в опасную операцию. Шкилиндей опять заныл:

— Да ведь его, пузатого гада, вдесятером не свалишь. Возьмешь ты его, этакого кнура десятипудового! А в сынках небось и вовсе по двенадцать пудов будет!

Шкилиндей беспокоился недаром. Пятидесятилетний Кровопуск был чуть меньше, чем в сажень, ростом и весил, как говорили о нем, «восемь пудов и камень без весу». Его красный, с синевой, жилистый нос, похожий на индюшачью шишку, и прорезанный чуть не до ушей рот делали его страшным. Такими же, схожими с папашей, были и четверо его сыновей. С этой семейной компанией трудно было справиться трем партизанам. Расстреливать же всех кулаков не было смысла, надо было во всяком случае отца Кровопуска взять живьем, в его руках были нити заговора.

Шкилиндей с самого момента своей перебежки к эсерам слыл на «хорошем счету» у кулачья. На этом и построен был весь план раскрытия кулацкой организации подпольным комитетом.

Шкилиндей должен был иметь доступ к врагам и выследить их. Никакого участия в боевых действиях повстанцев поэтому он не принимал. Благодаря своей способности пить и не хмелеть Шкилиндей бывал завсегдатаем всех пьяных кулацких сборищ, был один на пиру не пьян и тут-то и открывал их тайны.