Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

Гриша затосковал. Трудно было расстаться с мечтой о мудром учителе.

На другой день Гриша заглянул к другу. Янко обрадовался:

— Завтра воскресенье. Поехали с утречка на рыбалку? Я уже и ялик нанял, и снасти приготовил. Только пораньше, чтобы клёв не про­пустить. Обрыдла толкотня в городе.

Отплыли на рассвете. Через час друзья добрались до присмот­ренного места под ивами. Янко размотал удочки, отдал другу пару:

— Ты уж помолчи, Гриша. Рыба шума не любит.

Клёв был приличный, и часа через два Янко пошабашил:

— Хватит. Разведи костерок.

Янко разложил на бугорке привезённые из дома припасы — чего там только не было! Гриша аж присвистнул от удивления:

— Ветчина! Домашний пирог! Селёдочка! Кто ж это так о тебе за­ботится? Неужто Марта, хозяйская дочь?

Коваль смутился:

— А что? Добрая дивчина. Даст Бог, сыграем свадьбу. Она и в пра­вославную веру перейти согласна.

Скоро в закопчённом котелке поспела уха. Друзья разлили по кружкам водку.

— Будем живы! Хорошо-то как здесь, — молвил Янко. — Что-то ты смурой нынче?! На работе заколодело, али девушки не любят?

Гриша ответил не сразу.

— Есть одна кручина. Да только, как её тебе изъяснить.

— А ты попробуй.

— Шёл я с тобой за тридевять земель, от самого Кракова. Верил, приду к мудрецу Спинозе, он меня научит, как сделать мир добрее, лучше. А мудрец-то помер. И в книжках его ответа не сыщешь. Выхо­дит, всё впустую? Да и этот поп, ван Венден, манит к себе.

Янко разлил по второй и сказал задумчиво:

— Пора бы тебе, Гриша, бредни оставить. Не мальчик уже. Мир не нам изменять. Надо о себе думать, как жизнь прожить. Свою дорогу искать. А к попу этому не ходи! Наша вера православная, от отцов и прадедов. И менять её негоже. Эх, Гриша, — вздохнул Янко грустно, — подыщи ты себе хорошую бабу, женись, детей нарожай. Дурные мысли- то и уйдут.

А Гриша заново читал Спинозу, искал ответ. Похоже было, что ван Венден не врал.

На пасху Янко женился на Марте, дочери хозяина, и стал его ком­паньоном. К Крещенью родился сын, потом и две дочери.

Марта оказалась заботливой и доброй женой. Хороший дом, милые дети, достаток, любимая работа — что ещё нужно человеку для счастья!

И всё же время от времени на Янко нападала тоска. Он бросал работу и уходил из дома за город. Ловил рыбу. Часами сидел один, молча, где-нибудь под липой или вязом. Вспоминал Россию.

В эти дни Марта старалась не трогать мужа и готовила его люби­мые кушанья. Летом он уходил в порт, приводил в дом русских мужи­ков, бородатых, обветренных мореходов из Архангельска. Они много пили, пели протяжные русские песни. Сперва Марта побаивалась таких гостей. Потом привыкла, даже понемногу выучилась по-русски.

Прошло несколько лет. Как-то в августе Янко вытачивал бронзо­вое кольцо для зрительной трубы. Звякнул колокольчик на двери. Янко подошел к прилавку. Вошли трое: двое вельмож в бархатных кафтанах и пышных париках, за ними длинный, под потолок, парень в красной, фризовой куртке, белых холщовых портах и суконной шляпе, обыч­ном наряде плотника. Однако вельможи явно заискивали перед долго­вязым.

— Что угодно милостивым господам? — спросил Янко.

— Говорят, у тебя лучшие в Амстердаме судовые инструменты, — сказал высокий с каким-то странным акцентом. — Покажи-ка мне хоро­ший квадрант.

Янко подал ему инструмент.

— Ну и что, мин херц, — сказал по-русски вельможа в голубом каф­тане. — Ничего особенного. Стоило тащиться в такую даль.

— Заткнись, Алексашка, — прервал его высокий. — Ты ж в этом ни черта не понимаешь. Такого доброго прибора я ещё не видел!

«Царь Пётр!» — догадался Янко. Он уже слышал о приезде рус­ского царя в Голландию.

— Прекрасный инструмент! — сказал Пётр. — Сколько просишь?

— Позвольте, государь, подарить Вам сей квадрант, — ответил Янко по-русски.

Пётр удивленно посмотрел на него.

— Нешто ты наш? Откуда по-русски научился?

— Я из-под Полтавы. Механикус Янко Коваль.

— Вот диво! Наш, полтавский мужик, стал Механикусом в Голлан­дии. Да ещё и лучшим! — обрадовался царь. — Слушай, Коваль, да я ж добрых мастеров для России по всей Европе ищу. Собирайся, поедешь в Москву. Мне Механикус ох как нужен. Дом дам, плату побольше здеш­ней. Давай!

Через месяц Янко со всем семейством отплыл на голландском корабле, идущем в Архангельск.

Гриша не жил монахом. Подружки были. Но такой, как пражская Хеленка, он так и не встретил.

В марте Григорий гравировал карту Индии. Позвали к хозяину.

— Капитан Торвальдсон ищет помощника, — сказал Брандт. — Может быть, ты ему и подойдёшь. Зайди в таверну «Копчёный угорь», потолкуй с ним. Жалко отпускать доброго мастера, да как отказать другу.

Кнута Торвальдсона в таверне Янко угадал сразу: тощий, длин­ный норвежец с продубленным лицом и короткой, шкиперской бород­кой. Капитан угостил Гришу добрым пивом с копчёной рыбкой и долго выспрашивал: кто, откуда и что умеет.

— У меня помер второй помощник. А плыть в Йемен без чело­века, хоть немного знающего арабский, никак нельзя. Опять же, бу­маги писать и бухгалтерию вести я не мастер. Могу взять тебя на его место. Сорок талеров в месяц на всём готовом. Правда, опасно. В Ост- Индийской компании из четырёх отправленных кораблей домой воз­вращаются три. Да я ещё мечтаю на возвратном пути завернуть к югу. Тасман искал там Южный материк, не нашел. Может, нам повезёт? Так что, ежели страшно, лучше откажись сразу. Предупреждаю честно. Думай, парень.

— Да я ни разу в море не бывал, — засомневался Гриша.

— Каждый из нас когда-то выходит в море в первый раз, — засме­ялся Торвальдсон. — Первые дни будешь травить, потом привыкнешь.

— Так, сходу, поменять всю жизнь?

Грише стало страшно. Но Торвальдсон ему понравился. «Сразу видно, капитан, — подумал он. — Такой не растеряется, не сробеет. Потом, путешествие к Южному материку, в неведомые страны. Здорово! И Янко верно сказал, что надо искать свою дорогу!» Согласился.

Месяца полтора Григорий сидел над бумагами, проверял груз. После Пасхи пузатый торговый корабль отплыл в океан.

1994 - 2010

Август 1938 года. Как всегда по воскресеньям, в большой комму­налке старого дома на Воронцовской шумно. Базарят бабы на кухне, поёт, разучивая свои куплеты «артист эстрады Эдик Одесский», ссо­рятся и бьют посуду Сукины, и во всех восьми жилых комнатах из чёр­ных тарелок репродукторов гремит победно голос Левитана, возвещая об очередных рекордах стахановцев.

Лидия Петровна этих шумов не слышит: привыкла — выходной. С утра она сварила обед на три дня, прибралась в комнате, постирала и развесила на крохотном балкончике своё бельишко — можно и отдох­нуть, разложить на круглом, обеденном столе «Могилу Наполеона», любимый пасьянс покойного дедушки Алексея Петровича.