Эмма Донохью - Запечатанное письмо

— Гм… Хокинс полагает, что это может сыграть в вашу пользу, если он немного перестроит вашу защиту в соответствии с этим утверждением.

Хелен откинулась на подушки дивана.

— Я абсолютно ничего не понимаю.

— Прошу вас, миссис Кодрингтон, только не примите это как оскорбление. Тяжелые времена требуют отчаянных мер, не так ли?

Она смерила его взглядом.

— Хокинс предлагает следующее. Что, если он представит вас несчастной женщиной, которая находится в плену своего воображения? Женщину, по существу, никогда не заходившую дальше невинного кокетства, но в своих мечтах вовлеченную в самые страстные интриги?

— Фью, это вздор, и при этом оскорбительный вздор.

Старый адвокат поднял руку.

— Да-да, конечно, но будьте любезны, выслушайте меня. В таком случае ваши похождения на Мальте, ваше так называемое признание миссис Уотсон, даже ваш дневник и ваше письмо Андерсону можно будет объяснить просто… как ваши фантазии.

— Точнее, безумие, — поправила она.

— Сошлюсь на недавний прецедент, — сказал он с осторожным энтузиазмом. — Я имею в виду случай некоей миссис Робинсон. Ее муж нашел ее личный дневник, в котором она писала о своей измене супругу с одним из врачей водолечебницы, но ее адвокат заявил, что она все это выдумала под влиянием эротомании, вызванной принимаемыми ею средствами против зачатия! Присяжные предпочли счесть ее неуравновешенной, а не безнравственной, и в результате мистеру Робинсону было отказано в разводе.

— Что за кретины эти ваши присяжные!

Фью пожал плечами:

— Англичанам не хочется низводить леди с их пьедестала.

— Если Хокинс докажет, что я повредилась рассудком, — возразила Хелен, — то муж может запереть меня на всю жизнь в больницу для душевнобольных. Я права?

— Ах, оставьте! Риск такого поворота…

— Но зачем же рисковать? И унижать меня еще больше? — отрывисто спросила она. — Я предпочитаю, чтобы английские газеты скорее считали меня шлюхой, чем жалкой помешанной, которая только воображает, что она вызывает страсть в мужчинах.

Фью смерил ее долгим холодным взглядом.

— Это ваше право, миссис Кодрингтон.

— Кроме того, у меня сложилось впечатление, что для отказа в разводе вам необходимо доказать не мою безупречность, а виновность Гарри.

— Это верно.

— Тогда в чем же дело?

— Доказать это стало невероятно трудно в связи с отсутствием нашей главной свидетельницы. — Фью оттянул тесный воротничок. — Мне очень жаль, что вы привели ко мне вашу подругу, которая в результате подвела вас.

— Можете мне поверить, мне тоже очень жаль, — мрачно призналась Хелен.

— Между прочим, один мой знакомый солиситор слышал, что мисс Фейтфул все еще в Лондоне.

Она пораженно посмотрела на него.

— И можете вообразить, под видом мужчины!

— Не могу и не хочу! — с отвращением заявила Хелен. Люди склонны придумывать всякие гадости об эмансипированных женщинах. Ходить без корсета еще ничего, но в мужских брюках?! — При всех своих смелых взглядах, мистер Фью, она в высшей степени достойная и воспитанная леди.

Проводив адвоката, Хелен села у гаснущего камина и поужинала сэндвичем с заветренной ветчиной, которую нашла в кладовке. (Миссис Николс после своего выступления в суде, естественно, не вернулась, и ее комната пуста.) С завтрашнего дня, размышляла Хелен, придется посылать мальчика за едой в трактир. И нужно что-то сделать с рыбками, которые разлагаются в аквариуме. Как быстро все приходит в упадок. Когда закончится суд, она наймет новую прислугу, но еще раньше нужно отдать белье в стирку. До чего же она дошла!

Она легла в постель и в надежде утомиться и поскорее заснуть открыла «Домик в Оллингтоне». [65] «Домик в Оллингтоне» (1864) — роман Энтони Троллопа.

Вечером в тот же понедельник Гарри и Уильям курили в переулке за конторой Бёрда в Грей-Инн, куда в просветы между крышами еще попадают косые лучи заходящего солнца. Гарри сильно затягивался крепким табаком.

— Как быстро течет время!

— А?

— Это я вспомнил давние времена. Помнишь, мама застала нас с тобой, когда ты учил меня набивать табак в трубку, и крепко отругала нас обоих. Мне было всего одиннадцать лет.

Брат усмехнулся:

— Да, с сигаретами проще.

— Ох, Уилл, — заметил Гарри, выпустив длинную струю дыма, — за все мои пятьдесят шесть лет, кажется, у меня не было такого долгого и тягостного дня!

— Однако прошел он неплохо, насколько можно рассчитывать в таких вещах.

— Что ж, пожалуй, если не думать о том, сколько унизительного было публично сказано о моем положении обманутого мужа, — угрюмо заметил Гарри. Хотя выражение «положение обманутого мужа» уже устарело. Черт его знает, как теперь называют его позор! — Вот оборотная сторона процесса, — продолжил он. — Чтобы избавиться от Хелен, я вынужден выставлять себя на посмешище читателям всех газет Британии.

Уильям обнял его за плечи.

— Когда матросу нужно сделать ампутацию, что говорит ему хирург?

— Чем острее нож, тем лучше, — усмехнулся Гарри, и некоторое время братья курили в полном молчании. — Кстати, хочу поблагодарить тебя за приезд.

Уильям отмахнулся:

— Тебе и так приходится слишком часто полагаться на чужих людей.

Гарри уловил скрытый упрек.

— Кстати, эта твоя миссис Уотсон. Ты полностью веришь в ее россказни?

— Ты насчет платья, признания и рыданий у ног? — Гарри в раздумье почесал бороду. — Нет, на Хелен это не похоже, и у меня создалось впечатление, что ни Бёрд, ни Боувел ей не поверили.

— Да, видимо, эта достойная леди слегка приврала, — пробормотал Уильям. — Ложь во имя великой правды, как это бывает. А она сама… э-э… счастлива в своей семье?

Гарри нахмурился.

— Абсолютно.

— Только ты не подумай, старина, что я в чем-то тебя подозреваю, — добродушно рассмеялся Уильям. — Просто уж слишком горячо она защищает тебя. Эти пожилые бездетные дамы…

— Ей нечем заняться, только и всего. Вот она меня и опекает.

— И все-таки это лучше, чем присоединиться к той компании на Лэнгхэм-Плейс! Кажется, они еще не понимают, что у женщины уже есть дело: брак, семья. И старых дев следует считать, по существу, банкротами, которым не удалось завести семью, — заметил Уильям.

Вспомнив о Фидо Фейтфул, Гарри загорается яростью.

— Завтра Боувил намерен всеми силами очистить мое имя от обвинения в изнасиловании. — Он нарочно произнес это слово вслух, чтобы привыкнуть к нему. — Сколько еще будет тянуться этот проклятый процесс?