Эдмон Лепеллетье - Сын Наполеона

Ла Виолет провел их на баррикаду.

В третьем он разглядел женщину.

Ла Виолет покачал головой и, не произнеся ни слова, скрывая мучительную досаду, доставил прибывших в кафе «Прогресс», двери которого на ночь не запирались.

В зале было темно. На стойке мерцал ночник — там, откуда Его кошачье Величество Туш, безмятежно раскинувшись среди головок сахара и графинчиков с коньяком, осматривал свои владения. Кот исчез, как только минули спокойные времена, и никто не смог бы сказать, где же нашел себе место философ, потревоженный гамом восставших.

На бильярде, накрытом чехлом, похрапывали два борца за свободу.

На банкетках, столах, где раньше доминошники разыгрывали свои комбинации, смачно припечатывая костяшки, теперь как убитые спали защитники баррикады, отличаясь от трупов лишь тем, что время от времени, кряхтя, поворачивались на неприспособленном для сна ложе.

В углу стояли пирамиды ружей.

Тяжелый дух, исходивший от немытых тел, наполнял это закрытое пространство.

Маленький зальчик напоминал морг. Ночник придавал ему еще более погребальный вид.

— Нам лучше пойти на второй этаж, — предложил Анрио.

Он извлек из кармана огарок свечи, который всегда носил с собой, и зажег его от трепещущего пламени ночника.

Прикрыв светильник ладонью, он направился к лестнице, указав Лартигу:

— Идите первым!

Генерал пропустил женщину, до сих пор не проронившую ни слова и похожую на привидение. Затем, сделав знак Ла Виолету следовать за ним, поднялся сам.

Они вошли в пустовавшую комнату хозяйки кафе.

Госпожа Моран, по совету Лартига, съехала, как только в ее кафе разместились восставшие. Она забрала с собой лишь самые ценные вещи и укрылась у родственницы, живущей в пригороде.

Анрио поставил огарок в пустой подсвечник и, указав на кровать и пару кресел, стоявших в комнате, глухо сказал:

— Присаживайтесь…

Лартиг и Ла Виолет уселись на кровать.

Женщина неподвижно стояла и, казалось, ничего не видела и не слышала. Анрио повторил чуть громче:

— Присаживайтесь…

И указал на одно из кресел.

Так же молча женщина опустилась в него.

— Друзья мои, — начал Анрио, пытаясь сдерживаться. — Мы собрались вроде бы на военный совет… Позвольте мне, прежде чем вы услышите то, чего я жду от вас, для восстановления справедливости объяснить, кем является женщина, которую вы видите здесь. Вот она сидит перед вами, покорная и молчаливая, лихорадочно обдумывающая, как ускользнуть от нас и снова заняться любимым делом — шпионажем и предательством… да, нам конец, если она найдет способ бежать отсюда и мы встретимся с ней где-нибудь позднее…

Плащ на женщине едва заметно колыхнулся, легкое движение руки под ним выдало ее волнение.

Анрио продолжил:

— Эту женщину, друзья мои, зовут баронесса де Нефвиль. Она была очень красива, за ней увивались многие, она и сейчас все такая же соблазнительная и опасная… Из-за нее сгинул не один из моих друзей, не один из благородных и доблестных умов, которые служили славному делу свободы и подготовили рассвет, что мы видим сейчас… Тюрьмы полны ее жертвами… Она приложила руку к тому, чтобы отправить на эшафот многих, очень многих… Эта гадина сыграла свою роковую роль в том, что почти все смелые и отлично подготовленные заговоры закончились смертными приговорами в Сомюре, Безансоне, Гренеле, и эта сообщница палача…

Лартиг с отвращением вздрогнул, а Ла Виолет не смог сдержаться:

— Тварь!..

Анрио заговорил вновь:

— Она не сможет это отрицать. Она знает, что мне известно все о ее злодеяниях. Стоит ли добавлять, друзья мои, еще один факт, касающийся лично меня?.. Уж вы посмеетесь над моим безумием и достойно оцените мою слепоту… но должен признаться вам… По роковой случайности я встретил это создание на своем пути… Я поддался на ее улыбки, чарующий голос, милую беспечность, ее отношение ко мне, обещания… Она близко сходилась с бывшими офицерами императорской армии… Притворялась, что разделяет их сомнения, поддерживает их надежды, и все это для того, чтобы вытянуть из них побольше сведений… Я вам сказал, сколько благородных и дерзких проектов выдала, она вместе с головами тех, кто их разработал. Мне сохранили жизнь, но коварство этой женщины беспредельно. Если она и оставила меня в живых, то лишь для того, чтобы обречь на невыносимую бесконечную пытку заключения, на ужасное существование. Ты знаешь об этом, Ла Виолет, Лартиг — нет, и он должен понять, до каких пределов дошла эта гадина в своей гнусности…

Анрио замолчал, видимо, чтобы собраться с мыслями и оживить воспоминания.

— Я буду краток, — продолжил он, — ибо время торопит, скоро рассвет, и долг зовет нас на баррикады… Я уже говорил вам, что влюбился, глупец, в эту женщину… Мы стали близки… Я совершил ужасную ошибку, доверив ей тайну, которая принадлежала не только мне… Был организован заговор с целью освобождения императора Наполеона, узника англичан на Святой Елене… Не открывая имен главных заговорщиков… ты был среди них, Ла Виолет… я достаточно много сказал ей о плане, чтобы об этом узнала полиция и предупредила англичан о предстоящем побеге… Я был арестован… и упрятан в тюрьму на долгие годы… Наконец, мне смягчили заключение. Перевели в Шарантонский приют… Меня держали там как сумасшедшего, меня, Анрио, старого солдата, у которого не было другого безумия, а это можно назвать именно безумием, кроме любви к этой женщине и веры в ее любовь, ее красоту, ее верность… Благодаря известным событиям, я смог вчера сбежать из моего застенка… В первое мгновение я думал лишь о том, чтобы бороться за народное дело и умереть за свободу нации. Для этого пришел на баррикаду и принял командование ею… Но в канун сражения я думал… Душой и умом чувствовал, что эту женщину ждет наказание, а так как она, вероятнее всего, ускользнет от народного суда, то ей не избежать моего… Ее деяния должны быть раскрыты и наказаны… мной! Все мои товарищи, которых она бросила в тюрьму, толкнула на эшафот, ждут отмщения. Я, единственный из выживших, судил ее… и приговорил! Единственно, почему я колеблюсь привести приговор в исполнение, так это потому, что являюсь и судьей и одновременно жертвой этой злобной женщины… Именно для этого я собрал вас здесь и привел сюда это ничтожество, которое смог бы убить как вредоносную тварь в любом темном углу. Восстание помогло мне с Лартигом проникнуть к ней, я захватил ее врасплох и привел к вам… Друзья мои, жду вашего решения…

— Ей поможет только пуля. Так я думаю! — сказал Лартиг.

— А ты, Ла Виолет? — спросил Анрио.

— Как и вы оба, я думаю, что эта особа — отъявленная гадина, — ответил солдат наполеоновской гвардии, — …и, как Лартиг, считаю небольшой потерей для общества пустить ей пулю в голову и подкинуть к тем храбрецам, что погибли вчера и позавчера… с обеих сторон баррикад… Н-да, там лежат более ценные, нежели она! Но я вам уже сказал, генерал, когда вы обмолвились о деле, всегда слишком тяжело убивать кого-нибудь вот так, хладнокровно, не в сражении и вдали от шальных пуль… Стрелять в безоружного мужчину противно, но в женщину…