Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Утром, когда он проснулся, абрек сидел на тахте, опустив ноги на пол, и, о чем то думая, смотрел на него. — Да будут долгими твои лета и зимы, спаситель мой, — звучным голосом произнес абрек. — Будь снисходителен, помоги мне выйти. А потом я заглажу свою вину перед твоей женой и отдам должное еде, которую она приготовила вчера. — Озермес протер его раны настоем ромашки, помог ему встать, ощутил каменную крепость его мышц и подивился звериной силе этого человека. От слабости его шатало, он шел, опираясь на плечо Озермеса, но обратно, к хачешу, шагал ужа более уверенно. Чебахан принесла еду, в том числе пасту, которую она, наверно, увлажнила водой и подогрела. За едой разговорились. — Почему ты не ешь пасту? — спросил абрек. Озермес покачал головой. — Отвык. — Абрек внимательно посмотрел на него. — У вас нет ни ячменя, ни проса? — Мы едим мясо, груши, яблоки, ягоды и зелень. — М-да, — пробурчал абрек. — Скажи мне твое имя, хозяин мой, чтобы я помнил его до того дня, когда затрубит труба Исрафила*. — Озермес назвал себя. — А из какого ты рода? — Озермес рассказал о себе. — А я предположил, что ты орк, — сказал абрек. — Тебе, уважаемый гость, наверно, известно, что шапсуги изгнали своих орков, а пши у нас никогда не было. — Ты достойный сын достойного племени, — задвигав желваками, сказал абрек, — но вы, шапсуги, всегда забывали, что удел людей повиновение и рвение. — Я слышал об этом в мектебе. — Ты учился в мектебе? — удивился абрек. — Так кто же твой отец? — Мой дед был джегуако, и отец тоже.

Абрек уставимся на Озермеса, как волк смотрит на медведя, с которым случайно столкнулся нос к носу. — Может, и ты слагаешь песни? — сквозь зубы спросил он. — Я лишь недостойный ученик своего отца. — Лицо абрека стало горделивым. — А я, хозяин мой, из рода Ахедяко и зовут меня Меджидом. — От неожиданности Озермес опустил лапку утки, которую подносил ко рту. Род Ахедяко происходил от прославленного пши Черченея, владыки бжедугов, и о похождениях и беспощадности абрека Ахедяко знали многие адыги. — Я наслышан о тебе, гость мой, — сказал Озермес. — Ты, наверно, имеешь в виду моего старшего брата. Хотя оба мы сыновья одного отца, мне далеко до него. Брат такой же прославленный абрек, как — ты, конечно, наслышан — Тау султан Атажуко. — А где твой брат теперь? — спросил Озермес. — Степные ветры разнесли нас в разные стороны, одному Аллаху ведомо, где он. Не скрою, была еще причина: когда на расстоянии в десять привалов хозяйничают два отряда абреков, пути их пересекаются, и они мешают друг другу, но мы были братьями и не могли разрешать споры кинжалами. Брат, любя меня, уступил и ушел в другие места. — Абрек умолк, запил еду миской ляпса, дождался, когда Чебахан польет ему на руки, коротко взглянул на нее, поблагодарил за вкусную еду, откинулся к стене и, посмотрев на Озермеса тяжелым взглядом своих темных глаз, сказал: — Многие джегуако не покоряются ни воле Аллаха, ни властям на земле. Ты тоже из таких? — Я, как и мой отец, чту только наших богов, а все люди рождаются свободными. — Абрек усмехнулся. — Люди несвободны даже в утробе матери. Раз ты слышал о моем брате, а, может быть, и обо мне, тебе, возможно, известно, что обоих нас родила наложница. Еще не появившись на свет, мы уже считались тума**, и нам, хотя кровным отцом нашим был Ахедяко, надлежало шашкой и пулей доказать, что мы достойны носить его имя. Мой брат прославился от Темрюка до шапсугских земель, и только тогда отец позволил ему называться пши. А спустя три зимы и три лета стал пши и я. — Ты мой гость, Меджид, твой отец много старше меня, и я не могу позволить говорить о том, прав он был или нет, однако, что мешало ему считать тебя и твоего брата своими сыновьями с самого рождения?

* Исрафил — архангел (ислам.).

** Тума — сын пши, рожденный вне брака.

— Он пши, а мать моя простая наложница! — резко произнес абрек. — Отец волен поступать, как считает нужным, и, конечно, он прав. Люди стали чтить моего брата за его подвиги. Я тоже ни о чем и ни о ком не сожалею, кроме своего коня. — Он скрипнул зубами. Озермес, сочувственно посмотрев на него, вспомнил отца, осуждавшего абречество.

Всем хорош был этот человек, и обликом, и мужеством, и свободолюбием, и все же он не такой, как Озермес, Чебахан и многие другие, и отец Меджида не был таким, как отец Озермеса, хотя все они говорили на одном языке. Отличали их не столько внешность, цвет глаз и волос, телосложение, возраст, характер и принадлежность к разным племенам, сколько отношение к своему общему для них народу, сыновьями и дочерьми которого были они все. Хотят Меджид и Озермес того или нет, но они не могут не противостоять друг другу. Такого не бывает ни среди волков, ни среди медведей, ни среди оленей. Люди же относятся к своим собратьям, как клятвопреступницы лисы к зайцам или волки к косулям. Что толкает человека к унижению подобных себе, делает злым и беспощадным? Однако Меджид, родись он от отца Озермеса, стал бы, наверно, другим. А каким был бы он, Озермес, если бы родился от пши Ахедяко, превратился бы в абрека, либо вырос бы не похожим на него? Если предположить, что от злых рождаются злые, а от добрых добрые, все в будущем должно определиться одним: сколько детей произведут на свет те или другие. Если у злых детей народится больше, в мире будет властвовать зло, и люди в конце концов истребят друг друга. Если же расплодятся дети и внуки добрых людей, на земле распространятся любовь и спокойствие...

Абрек, о чем то задумавшись, молчал. Поглядев на него, Озермес с сомнением покачал головой. Не так все просто, как представляется. Все дело в том, что злые властвуют над добрыми и заставляют их делать злые дела, и добрые, подобно тому, как отара баранов следует за козлом, даже если он ведет ее в пропасть, покорно бредут за своими злыми черными козлами. Допустим, повторится то, о чем рассказывается в древних песнях и седых сказаниях: кто нибудь из совестливых и добрых вскричит: — Куда идете вы, братья, там впереди пропасть? Остановитесь, протестуйте, беритесь за оружие! — И добрые, послушавшись, восстанут, примутся убивать злых и сами обратятся в злодеев, ибо уже не смогут определить, кого убивать и кого щадить, единственным, чем они смогут оправдывать себя — убежденность в том, что они сражаются со злом. Можно было бы, наверно, избрать и другой путь — постараться разубеждать злых добрым словом и смягчать их сердца песней. Однако злые глухи, они никого не слышат, кроме себя. Либо борьба добра и зла установлена самим Тха на бесконечное количество лет и зим, либо люди когда то сбились с той правильной дороги, которая была открыта для них, и блуждают в темном лесу. Где искать потерянную дорогу, как выйти на нее, если только такая дорога когда нибудь существовала?..