Зигфрид Обермайер - Калигула

Дрожь пронизывала императора перед пропастью возможностей. Прикажи он завтра казнить весь сенат — это будет божественный акт, не имеющий ничего общего с правосудием и законом.

Он чувствовал, как со всех сторон в него вливались таинственные силы, и собственный человеческий образ казался ему теперь лишь оболочкой, ведь божественное на земле никто не может постичь и принять.

Первый раз в жизни Калигула ощутил что-то похожее на счастье. Он осознал свою истинную природу и пребывал в полном согласии с собой.

Он был богом, повелевал на земле, а здесь кое-что надо было исправить.

Тиберий Цезарь. Макрон. Энния Невия. Император мысленно произнес эти имена и тихо засмеялся: «Они еще не знают, что уже мертвы: Тиберий, Макрон, Невия — имена мертвецов. Я как бог, конечно, знаю, вижу будущее. Уже разгораются костры, и урны готовы принять несколько горстей пепла».

Много имен мелькало в голове Калигулы — имена людей, которые еще жили, но, собственно, были уже мертвы. Калигула чувствовал, как его выздоравливающее тело наполнялось силой, а мысли витали, направляясь то в прошлое, то в будущее, — мысли всеведущего бога, высоко стоящего над людьми, которые, подобно червям, ползали внизу. И обращаться с ними надо как с червями: одних раздавить, других заставить зарыться в землю, третьих мучить в свое удовольствие.

Полеты мысли утомили Калигулу. Он зевнул, повернулся на бок и заснул.

На улице пылали костры радости, на тысячах алтарей дымились благодарственные жертвы. Калигула выздоровел! Рим спасен. Но люди еще не знали: император, который — против своей природы — старался быть хорошим, справедливым правителем, умер. Его место занял бог, жестокий бог.

Калигула принимал трибунов преторианцев. Они стояли перед ним навытяжку, построившись в ряд, и он долго их молча рассматривал. Самые верные из верных! Его главная опора! Холодный, жесткий голос императора еще не окреп, но без труда заполнил маленький зал.

— Трибуны! Император и народ Рима с гордостью смотрят на вас! Священная болезнь лишила вас на время возможности видеть меня, но вы верно несли свою службу. Теперь, когда я, как Феникс, восстал из пепла болезни, обновленный и постигший тайну, надо извести изменников. Я знаю, что вы храните мне верность, и она будет вознаграждена. Я благодарю вас!

Калигула смотрел на воинов. В парадных шлемах, украшенных перьями, и блестящих панцирях, они казались ему живой стеной, окружившей трон.

Его взгляд остановился на Кассии Херее, который был выше остальных на целую голову. Калигула имел превосходную память, и тут же вспомнил имя великана, чей высокий голос так его однажды позабавил. Взмахом руки он велел солдатам разойтись, отпустил всех слуг, за исключением нескольких германцев, своих личных телохранителей, а Херее велел остаться. Калигула поднялся и обошел стоящего навытяжку великана кругом, будто получше хотел рассмотреть его со всех сторон.

— Как тебе служба в новом звании, трибун? Я высокого мнения о людях, которые добились положения благодаря не происхождению, а мужеству, упорству и верности. Поэтому я предпочел тебя другим для исполнения императорского приказа, который… да, несколько щекотлив. Мой родственник Тиберий — сыном я больше не могу его назвать — совершил во время моей болезни государственную измену. Избавь меня от необходимости сообщать подробности, Херея, но все необходимые доказательства были мне представлены. Итак, слушай приказ: ты возьмешь одного центуриона и нескольких преторианцев, пойдешь в дом предателя и передашь ему мое личное приказание покончить с его позорной жизнью. Если у него не хватит для этого смелости, помогите ему. Вопросы?

Херея поднял в приветствии руку.

— Приказ ясен, император!

— Выполняй!

Херея за свою солдатскую жизнь бил много людей — глаза в глаза, меч к мечу.

Но подобных приказов он никогда не выполнял. Трибун ни секунды не сомневался в предательстве Тиберия Цезаря, но он же был так молод. У Хереи возникло ощущение, будто он собирался сделать нечто недостойное, но он вспомнил слова императора. Того, кто получал приказ от него, нельзя ни в чем обвинять. Трибун подозвал знакомого центуриона и приказал:

— Выбери шестерых солдат и следуй за мной!

Далеко идти не пришлось, дом приемного сына Калигулы находился на Палатинском холме.

В глазах старого слуги — он служил еще при Друзе и Клавдии Ливии — появился ужас, когда Херея потребовал проводить его к Тиберию.

— Что вы хотите от моего господина?

— Об этом я сообщу ему сам. Веди! — Херея повернулся к центуриону:

— А ты со своими людьми охраняй дом.

Тиберий сидел в саду и расчесывал своих собак, которые сразу же подняли лай.

— Иди с собаками в дом, — приказал он слуге.

— Приветствую тебя, Тиберий Цезарь. Трибун Кассий Херея с посланием от императора.

Херея замялся, но Тиберий спокойно сказал:

— Продолжай, трибун. Думаю, что уже знаю, о чем пойдет речь.

Херея опустил глаза.

— Ты должен… Тебя обвиняют в государственной измене, и император ждет, что ты сделаешь правильные выводы.

Казалось, юношу это ничуть не испугало.

— Калигула ждет этого? Он все еще считает меня опасным, хотя я почти не покидаю свой дом, не имею ни друзей, ни сторонников? Впрочем, тебя это не касается, трибун. Приказ есть приказ…

— Я сказал то, что должен был сказать.

Тиберий выпрямился и с достоинством сказал:

— Я пойду в дом. Ты со своими людьми жди в саду, пока слуга не известит вас.

Юноша хлопнул в ладоши. Появился слуга, лицо его было озабоченным.

— Вели убить собак, — приказал Тиберий. — Но так, чтобы они не страдали. Пусть их сожгут вместе со мной. А для меня приготовь ванну.

Старик понял, какую весть принес трибун, и заплакал.

— Не плачь, мой друг. Раньше или позже, это должно было случиться. Я не могу вам много оставить, потому что наследством распоряжается Калигула. Бумаги об освобождении тебя и других лежат в моей спальне. Вот, пожалуй, и все. Прощай, старик, ты верно служил моей семье, но ее больше не существует. Ты свободен.

— Я не хочу этой свободы — такой свободы! — закричал, всхлипывая, преданный слуга.

Тиберий ушел в дом.

Херея и его люди ждали в саду.

Центурион не выдержал:

— А если он убежит? В старых домах иногда бывают потайные подземные ходы.

— Куда он сможет убежать?

Воцарилось молчание. Наконец слуга открыл им дверь. Херея и центурион вошли. Слуги внесли тело Тиберия в спальню и положили на постель; запястья его были перевязаны. На полу лежали его собаки с перерезанным горлом.

Херея поднес свой меч к лицу юноши. Поверхность осталась блестящей. Потом он коснулся его руки. Она была холодной.

— Вы можете предать огню тело вашего господина и захоронить прах. О дальнейших распоряжениях вам сообщат.